Тени Королевской впадины - Владимир Михановский

— Немцы не очень спешили. Возможно, торпедирование кораблей с заключенными носило для них учебный характер. И тут их опередила внезапно налетевшая авиация, — продолжал Миллер.

— Люфтваффе? Тоже «учебный характер»? — задал вопрос шкипер.

Миллер пожал плечами:

— Кто их разберет… Нам было не до того. Бомбы посыпались как горох. Но кто-то крикнул, я сам слышал, что самолеты английские, — осторожно добавил он.

— Чушь! Быть такого не может, — убежденно произнес пышноусый француз.

— Может, ошибка вышла? — предположил кто-то из матросов «Пенелопы».

— За такие ошибки, знаешь… — сказал шкипер.

— Так или иначе, самолеты нас разбомбили, и это был конец, — сказал Миллер. — Я видел, как затонул «Тильбек». Бомба пробила верхнюю палубу, среднюю и взорвалась где-то в трюме. Корабль переломился надвое, словно кусок хлеба… — Он сломал пополам ломоть, который держал в руке, показывая, как затонул «Тильбек». — А вслед за «Тильбеком» пришел и наш черед. Бомба попала в «Кап Аркона», и корабль вспыхнул как свечка. Со всех палуб все, кто мог, бросались в воду, которая кипела от пуль и осколков. Тут же кружились катера, с которых эсэсовцы расстреливали тех, кто не погиб, пытался выплыть.

— Ну а ты?.. — спросил шкипер.

— Когда загорелся «Кап Аркона», я выпрыгнул. Вода была ледяная, тело мгновенно обхватили стальные клещи. Я почувствовал, что сейчас остановится сердце. Рядом, словно многоэтажный дом пылал «Кап Аркона», от него лился удушающий жар, а я — в двух шагах от пылающего корабля — погибал от холода. Через несколько минут стало вроде полегче: я схватил какой-то деревянный обломок — они во множестве плавали рядом — и двинулся куда глаза глядят, лишь бы подальше от зтого ада. Голову старался держать под водой, высовывал ее только для того, чтобы набрать воздуха. Эсэсовцам было уже, видимо, не до меня — они думали о том, как спасти собственную шкуру. Так мне удалось отплыть на порядочное расстояние, но взрывы и крики гибнущих людей были долго еще слышны. Когда я окончательно закоченел и решил, что пришел каюк, меня подобрали эти добрые люди, рыбаки, — кивнул Миллер в сторону экипажа «Кондора».

— Верно, — сказал капитан Педро, — мы вытащили его в ужасном состоянии. Он был без сознания, бредил…

Миллер уловил взгляд француза, устремленный на его ботинки, инстинктивно поджал ноги и торопливо пояснил:

— Я был бос… Обувь сбросил в воде, чтобы не потонуть. А ботинки эти мне дал капитан Педро, спасибо ему.

Педро посмотрел на Миллера и сказал:

— Мы его растерли, дали сухую одежду. Не оставлять же его босым? Эти ботинки я купил в Копенгагене, на черном рынке. Ну, а дальше и нам не повезло. Мой «Кондор» наскочил на мину. Спасибо, живы остались — кое-как успели пересесть на плот. — Миллер слушал капитана Педро, близоруко щурясь.

Наступила тишина. История, рассказанная Миллером, не могла не наводить на размышления.

Ворочаясь на узкой подвесной койке кубрика, Миллер с тревогой вспоминал дневной разговор с французами. Ему показалось, что шкипер слишком подробно расспрашивал его. Нервы, нервы… Неужели Леру что-то подозревает? И эти проклятые ботинки!.. Всегда в большом деле может найтись какая-нибудь мелочь, пустяк, который все погубит.

В кубрике душно. Ночь кажется бесконечной.

Кто-то из матросов «Пенелопы» бредит, зовет во сне Марианну. Люди с «Кондора» спят тихо. Педро, словно ангелочек, сложил руки на груди. «Разве что нимба вокруг головы ему не хватает», — подумал Миллер.

Выйти на палубу, подышать?

Он пробирался по кубрику осторожно, крадучись. Рассохшиеся половицы поскрипывали под ногами. С грохотом отлетела в сторону какая-то пустая жестянка, и Миллер замер. Он и сам не знал, чего боялся. Безотчетный ужас вдруг овладел всем его существом. Он загадал: выйдет сейчас из кубрика, никого не разбудив, — значит, все будет в порядке.

Храп прекратился.

«Бог с тобой, Марианна», — сонно произнес матрос, и храп, словно по команде, возобновился.

Убедившись, что никто не проснулся, Миллер снова двинулся к выходу. Без всяких приключений он отворил дверь и, зевая, вышел на палубу.

Вечером, прощаясь, капитан «Пенелопы» сказал, что на рассвете они бросят якорь в каком-то датском порту. Однако сам Миллер бросать здесь якорь не собирается: слишком близко от Германии. Нужно все-таки пробиваться подальше. Лучше всего, конечно, в Южную Америку. Туда, по словам коменданта Нейенгамме, собираются многие бежать. Только там, пожалуй, можно будет чувствовать себя в относительной безопасности, получить передышку, чтобы оглядеться, консолидировать силы. А главное, там у него есть нужный человек, обладающий определенной властью.

Но как туда доберешься? С гибелью «Кондора» все осложнилось.

Поеживаясь от холода, на палубу вышел усатый француз. В этот момент выглянула из-за тучи луна, и все вокруг просветлело.

— Не спится? — дружески подмигнул он Миллеру.

Усатый чувствовал некоторую неловкость перед этим человеком, которого обидел вчера подозрением. Человек-шутка сказать — прошел немецкий концлагерь, был обречен на смерть, бежал с горящего корабля, на котором погибли почти все такие же, как он, заключенные, — на «Кап Аркона» их было около пяти тысяч…

Непонятно, почему этот человек показался ему вчера таким здоровяком? А сейчас, при ясном свете луны, нетрудно убедиться, что вид у него довольно жалкий. Весь он какой-то пришибленный, перепуганный насмерть… Надо приободрить его. Человек еще в себя не пришел после всех ужасов, которые выпали на его долю.

— Не спится, — признался Миллер.

— О, я понимаю, — сочувственно подхватил француз. — Но теперь эти ужасы для вас позади. Повесят Гитлера, вернетесь к себе в Германию…

— Только не в Германию, — вырвалось у Миллера.

— А куда?

— Куда угодно, только подальше от Германии. Вы не представляете, сколько смертей я повидал, — вполне искренно сказал Миллер.

— Но ведь вы немец?

— Мне стыдно за то, что я немец. Над всей моей нацией, мне кажется, тяготеет ответственность за злодеяния Гитлера…

В продолжение разговора штурмбанфюрер немного пришел в себя.

— Хорошо идет «Пенелопа», — перевел он разговор на другую тему.

— На рассвете прибудем в Нильсен, — сказал усатый.

Миллер потрогал пальцем горло:

— Пойду в кубрик.

— Простудились?

— Немудрено, — усмехнулся Миллер.

Через некоторое время вдали показалась пристань.

В кубрике матросов уже не было — они высыпали на палубу. Кондорцы помогали своим коллегам. Лишь один Педро по-прежнему спал сном младенца, чему-то улыбаясь.