Войны Миллигана - Дэниел Киз

Ричард вернулся с газировкой и сел у ног Бобби. Партия в шахматы продолжалась.

Без десяти двенадцать в дверном проеме показался Гейб.

– Скоро хавчик, ребята, – плутовски улыбнулся он и вытащил из рубахи три мочеприемника.

– Как тебе удалось? – спросил Бобби.

– Не заморачивайся. Главное, достал.

– Идеально, – заявил аллен.

– Тогда за дело, мать вашу! – воскликнул Гейб.

аллен сунул мешок под рубаху. Бобби и Гейб последовали его примеру, а Ричард радостно захлопал в ладоши.

– Жрачка! – эхом разнеслось по коридору.

Когда встали в очередь, аллена кольнула совесть. Он вспомнил, что ставит под угрозу предстоящее судебное слушание, и уже не мог точно сам себе ответить, зачем идет на такой риск. В Афинах доктор Кол говорил, что у него есть привычка испытывать судьбу…

– Сначала надо раскрошить хлеб, – скомандовал аллен, когда они вернулись с обеда.

Бобби помог ломать хлеб, Ричард внимательно наблюдал, Гейб стоял на стреме.

– Теперь затолкаем в бутылку из-под молока, – сказал аллен. – Потом насыпем полкило сахара. В хлебе дрожжи. Смесь сахара, дрожжей и виноградного сока забродит, и возникнет давление. Чем дольше брожение, тем больше жидкость превращается в алкоголь. Хлебный спирт… Как кукурузный самогон…

– Давление? – переспросил Гейб. – А бутылка не взорвется?

– Не дрейфь, – аллен вытащил из шкафа резиновую перчатку. – Нашел в помойном ведре, помыл как следует. – Он надел перчатку на горлышко бутылки и закрепил резинкой. – Перчатка будет надуваться и в то же время поддерживать нужное давление для нашего эликсира.

Бобби оттянул пальцы перчатки и со щелчком отпустил.

– Можно потом еще сока долить?

– Даже нужно, – ответил аллен. – Теперь надо выбрать место, где ее припрятать, пока идет процесс. На брожение надо восемь дней. Воздух из перчатки будем выпускать по очереди.

– И где же припрячем? – спросил Гейб.

аллен подмигнул:

– По-моему, лучше всего – в южном зале над клеткой санитаров. Подождем ночной смены.

– Прямо у них под носом! – присвистнул Бобби.

– Поправочка: над носом, – уточнил аллен. – Там столько дверей, что они ни за что не унюхают.

За день до того, как Миллигана перевели из Афин в Лиму, студентка факультета журналистики, писавшая для университетской газеты «Лэнтерн», Сьюзан Прентис смогла обойти охрану, пробраться в отделение и поговорить с ним. Это произошло во время сумятицы, так что разговаривала она с Билли-О.

Позднее, после перевода в Лиму, она написала ему письмо, говоря, что люди его не понимают и боятся из-за собственного страха перед неизвестным. Добавила, что до встречи с ним тоже боялась, но стоило ей только его увидеть, как все изменилось. Теперь она считает его хорошим, душевным человеком и чувствует вину за свои былые предрассудки. Как правило, писала она, журналисты встают на защиту слабого, но никто не понимает, как обращаться с таким, как он.

Билли-О согласился на ее просьбу о повторном визите двадцать третьего октября тысяча девятьсот семьдесят девятого года, но так ее и не увидел, потому что артур не доверял ему разговоры с прессой. По его приказу на Пятно встал аллен, а когда Билли-О вернулся, она уже выходила из комнаты свиданий, махая на прощание. Билли-О обнаружил у себя во рту сигарету аллена, и его чуть не стошнило. Это нечестно. артур установил правило, что аллен должен тушить сигарету, прежде чем уходит с Пятна. Судя по переполненной пепельнице, беседа была долгой.

Когда Билли-О вернулся в отделение, он в ужасе обнаружил посреди своей камеры санитара Карла Льюиса. Вокруг были раскиданы одежда и туалетные принадлежности, кровать засыпана тальком, зубная паста выдавлена из тюбика.

– Где мои деньги, щенок?! – шепеляво рявкнул Льюис.

– Я же сказал, что заплачу, – взмолился Билли-О. – Зачем этот погром? Вы стояли за моей спиной сегодня утром, когда я солгал адвокату, что у меня сломалось радио, и он должен послать вам на новое сто долларов.

– Сегодня утром? Ты кому мозги пудришь? Это было три дня назад. По Вестерн Юнион до сих пор никаких переводов.

– Я ему позвоню еще раз. Наверно, он был занят. К утру деньги придут.

Льюис вышел из камеры с презрительной ухмылкой:

– Надеюсь… Очень надеюсь.

Билли-О прекрасно понял угрозу. Он видел, что случается с другими пациентами. Если деньги не поступят, ему не поздоровится. Хотя со времени поступления в этот гадюшник у него не было прямого мысленного контакта с артуром, рейдженом или алленом, он знал, что они периодически вставали на Пятно. Он находил записки, нацарапанные незнакомым почерком. Ему часто говорили, что он сказал или сделал что-то, о чем он не помнил. Время исчезало. Не только минуты и часы, а – судя по словам Льюиса – целые дни. Ему стало стыдно.

Внезапно он услышал снаружи рев толпы. Подбежал к окну и увидел, что во дворе размахивают палками сотни заключенных. Лица некоторых закрыты капюшонами. Не веря своим глазам, он выскочил из камеры с криком «Бунт! Бунт!».

Карл Льюис посмотрел на него с омерзением:

– Говнюк…

– Я видел! Они захватили двор! Ты мне ничего не сделаешь! Они сюда ворвутся, и тогда ты узнаешь!

Льюис покачал головой:

– Ждешь не дождешься, а?.. Здесь кино снимают. Не слыхал?

– Кино?

– Да, для телевидения. Выбрали Лиму, потому что очень похоже на Аттику[1].

Билли-О печально покачал головой, вернулся в камеру и поглядел в окно. Можно было сразу догадаться – слишком хорошо, так не бывает. В мире нет справедливости.

Во вторник шестого ноября тысяча девятьсот семьдесят девятого года университетская газета опубликовала интервью с алленом, которое взяла Сьюзан Прентис, обойдя таким образом издания Афин, Колумбуса и Дейтона.