Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

Где-то ближе к утру нам принесли консервы с тушеной говядиной, чай в большом китайском термосе и большую буханку белого хлеба. Предупредили, чтобы мы в этом доме вели себя тихо и никогда не разговаривали громко. Впрочем, как всегда. А в следующий вечер нас вдруг приковали наручниками к батарее парового отопления, поскольку, по обрывистым объяснениям наших охранников, ожидалась ни много ни мало «комиссия» похитителей-начальников для проверки надежности нашего заточения. Я подумал, что, может, сам Бараев почтит нас своей «комиссией». Мы до утра пробыли у батареи, полулежа. Закованные руки отекли, а тела искривились в неестественной позе, но «комиссии» мы так и не дождались. Оказывается, эти комиссии с ревизиями даже у бандитов носят формально-пугающую, а не инспекционно-дисциплинарную функцию.

Охранники со временем стали с нами несколько более общительными. То и дело они задерживались у двери и заводили короткие незатейливые разговоры. А где-то через пару недель к нашему неподдельному удивлению они появились уже вообще без масок. Вначале мы не знали, как на это реагировать, но отводить глаза и не обращать на это внимания было невозможно: трудно удержаться от желания рассмотреть лица людей, с оружием в руках удерживающих вас в заточении. Заметив наше растерянное любопытство, один из них заявил, что они решили снять маски просто потому, что ничего не боятся и им наплевать. Снявши с себя маски, они, по логике вещей, решили представиться, точнее, представился один из них. Тот, что был пониже ростом, назвался Русланом, а другой, плотный и угрюмый верзила, так и остался безымянным: он с нами вообще не разговаривал, изредка переговаривался только со своим «коллегой». Мне показалось, что он согласился открыть лицо и пойти с нами на мало-мальский контакт, только чтобы не выглядеть струхнувшим в глазах Руслана, которому, скорее всего, и принадлежала инициатива отказаться от масок. Словоохотливому Руслану было тридцать с чем-то, хотя залысина на голове тянула и на сорок. «Молчун» был заметно моложе и, в отличие от Руслана, никогда не расставался с автоматом. Как-то в разговоре Руслан обронил, что «молчун» принимал активное участие в войне. О своем участии Руслан промолчал. Думаю, он на самом деле и не воевал – такие не бывают вояками, он пал бы в первом же бою от собственного тщедушия. К тому же Руслан был конченым наркоманом. Один раз он разговорился особенно долго и предложил нам покурить анашу. Она оказалась такой крепкой, что мы с Владом «улетели» сразу, а Руслан затягивал «косяки» один за другим, как заядлый курильщик сигарет – и хоть бы что. Понятно было, что он употреблял и наркотики покрепче.

В ту ночь Руслан удивлял нас своими откровениями. Он говорил, что завидует нам – мол, сидим тут и в ус не дуем, а ему в жизни приходится тяжело, столько проблем, что голова кругом. От него ушла жена с ребенком, зарабатывать нечем, дней десять назад им за нас обещали неплохие деньги, но все тянут и тянут.

– Я с удовольствием оказался бы сейчас на вашем месте. Ну, чем вам здесь плохо? – недоумевал Руслан. – Сидите себе, отдыхаете. Скоро вас освободят, и вы поедете домой и станете знаменитыми.

– А когда нас освободят?

– Не знаю. Клянусь, я сам очень тороплюсь и при возможности спрашиваю у них, когда, но они отвечают «скоро» – и все.

– Сколько они обещали тебе за нас?

– Пять тысяч долларов.

– А если бы мы предложили тебе заплатить больше?..

– Я бы, конечно, хотел больше, – улыбнулся Руслан. – Но зачем мертвому деньги…

Я все пытался понять логику похитителей и этих вольнонаемных охранников – неужели исключительно жажда наживы движет ими.

– Слушай, Руслан, вот ты говоришь, что будет еще война. Неужели ты не понимаешь, что в следующую войну отношение нас, журналистов, к чеченцам будет после стольких похищений уже другим?

– Знаю, но нам все равно. Нам Аллах поможет. Вам не понять. Ты знаешь, сколько в моем селе осталось сирот и матерей без своих детей? – разгорячено заговорил Руслан. – А может, ты знаешь, сколько калек по всей Чечне стало после войны? Ни хрена вы не знаете. А вот я знаю, что после освобождения ваших коллег из ОРТ эти пацаны купили в Ингушетии стадо быков и раздали мясо самым бедным в округе. Ну, они, конечно, и машин разных себе накупили. Семь или восемь нулевых «шестерок», пару «Мерседесов». Правда, один из «Мерсов», дураки, раздолбали на фиг в первые же дни, испытывая здесь на проходимость…

Руслан, кажется, даже и не заметил, как он проговорился словом «здесь».

Дальше он рассказывал про Басаева:

– Он же сейчас вице-премьер и отвечает типа за топливно-энергетический комплекс. Он и задумал навести порядок в нефтяной промышленности, покончить с нелегальными мини-заводами и установить единый государственный контроль над национальным, так сказать, достоянием. Да как бы не так! Вот он приехал недавно в одно село, где работал мини-завод одного из его бывших подчиненных, и говорит, мол, прекращайте расхищать нефть и давайте работать вместе для Ичкерии. А те, знаешь, что ответили? Мы, говорят, Шамиль, уважаем тебя за твои заслуги и за хорошее боевое командование, но сейчас мы сами себе хозяева. Мы прекратим гнать нефть тогда, когда будем ездить на таких же джипах, на которых ты приехал сюда со своими ребятами из так называемого правительства. Шамиль развернулся и уехал. Вот так вот, – заключил Руслан многозначительно.

Мини-заводов и заводиков по производству горючей бурды в Чечне было очень много. Можно было бы назвать их нелегальными, если бы мы точно знали, что такое легальное производство в тот период и в той обстановке. Существовало постановление правительства Ичкерии о том, что только государство имеет право добывать, перерабатывать и продавать нефтепродукты. Однако оно не делало ни того, ни другого, ни третьего.

В советское время в Чечне была создана мощная нефтеперерабатывающая промышленность. В Грозном функционировали три НПЗ суммарной мощностью до 20 млн тонн в год. В них производилось до 6 % бензина и до 90 % авиационных масел от общего объема выработки в СССР.

Грозненская «нефтянка» нуждалась в восстановлении и реконструкции. Хотя не лишним будет подметить, что сами заводы-то не сильно пострадали от боевых действий: противоборствующие стороны старались, чтобы их трубы и котлы не оказались под обстрелом. Об этом мало говорили, но все знающие понимали, в чем главное достояние республики. Нефтеперерабатывающий – это вам не трамвайный парк и даже не железнодорожная станция. Это большой приз победителю. Ведь война – сегодня да завтра, а деньги важны всегда.