Хороните своих мертвецов - Луиз Пенни

Бовуар медленно вытащил находку из тайника в кладке камина. Это был небольшой полотняный мешок, перевязанный бечевой. Бовуар положил его на тот самый стол, где сейчас стояло его пиво и тарелка с сэндвичем. И снова полез в тайник, нашел там кое-что еще. Простой, изящный, прекрасный канделябр. Семисвечник. Старинный. Изготовленный несколько сотен, а то и тысяч лет назад, как сказал позднее эксперт.

Но эксперты сказали и кое-что другое, более определенное.

Древний семисвечник, освещавший столько домов, столько торжественных церемоний, бывший объектом почитания и молитвы, бережно сохраняемый столькими людьми, был использован как орудие убийства.

На нем были обнаружены кровь и волосы Отшельника, а также его отпечатки пальцев. А еще отпечатки пальцев другого человека.

Оливье.

А в мешке? Резьба по дереву, выполненная Отшельником. Изящное изображение молодого человека – он присел, прислушиваясь. Вещь была простая, мощная и красноречивая. Она говорила о мучительном одиночестве, желании, потребности. Это явно был образ Оливье, прислушивающегося. И эта работа сообщила им кое-что еще.

Скульптуры Якоба стоили сотни тысяч, а потом и миллионы долларов. Он отдавал их Оливье в обмен на еду и общество, а Оливье их продавал. Разбогател на миллионы.

Но этого ему оказалось недостаточно, Оливье хотелось большего. Ему хотелось заполучить ту вещь, которую Отшельник отказывался ему дать. Ту вещь, что была в мешке.

Последнее сокровище Якоба, его самое драгоценное владение.

И Оливье хотел заполучить эту вещь.

В приступе ярости и корысти он забрал жизнь Отшельника, потом забрал прекрасное и бесценное орудие убийства и мешок и спрятал их.

Спрятал в камине, на который Бовуар теперь и смотрел.

Обнаруженный мешок с деревянной скульптурой начал говорить. А сказать он мог только одно, и говорил это красноречиво, повторял снова и снова. Оливье убил создателя скульптуры.

Когда найденные в бистро резная скульптурка и орудие убийства добавились к уже имеющимся уликам, дальнейшее развитие событий не оставляло сомнений. Старший инспектор арестовал Оливье за убийство. Его судили и приговорили к десяти годам заключения. Деревня Три Сосны мучительно приняла эту страшную истину.

Приняли все, кроме Габри, который каждый день писал инспектору письма с одним и тем же вопросом: «Зачем Оливье понадобилось перемещать тело?»

– Как поживает старший инспектор? – спросила Мирна, чуть наклоняясь вперед своим мощным телом.

Она была крупная и чернокожая. Бывший психолог, ныне владелец книжной лавки.

– Он в порядке. Мы разговариваем каждый день.

Правду он им, конечно, не стал говорить. А правда состояла в том, что старший инспектор был далеко не в порядке. В отличие от него, Бовуара.

– Мы встречались с ним несколько раз, – сказала Клара.

Клара Морроу, которой было под пятьдесят, стояла на пороге великих для нее событий – ее выставка должна была произвести фурор в мире искусства. Выставка открывалась в Музее современного искусства в Монреале. В непослушных темных волосах Клары появились седые пряди, а вид у нее всегда был такой, будто она только что вышла из аэродинамической трубы.

Ее муж Питер был совсем другим. Если она была невысокой и начинала полнеть, то он отличался высоким ростом и стройностью. Одевался просто и безукоризненно, каждый седой волосок его шевелюры был аккуратно уложен.

– Мы несколько раз говорили с ним, – подтвердил Питер. – И я знаю, ты с ним на связи, – добавил он, повернувшись к Габри.

– Ну, если не давать человеку покоя называется «на связи», то да. – Габри рассмеялся и показал на свое недописанное письмо на столе, потом перевел взгляд на Бовуара. – Вас Гамаш прислал? Вы хотите заново открыть дело Оливье?

Бовуар покачал головой.

– Боюсь, что нет. Я приехал на несколько дней отдохнуть, – солгал он, глядя им в глаза.

«Если ты не возражаешь, Жан Ги, – сказал ему инспектор Гамаш сегодня утром. – Я бы и сам это сделал, но сомневаюсь, что от этого будет какая-то польза. Если была совершена ошибка, то вина лежит на мне. А тебе, может быть, удастся увидеть, в чем мы ошиблись».

«Мы все расследовали это дело, а не только вы, сэр. Мы все приняли найденные улики. Тут сомнений нет. Почему вы вдруг решили, что была совершена ошибка?» – спросил Бовуар. Он находился в подвале, держа в руке этот наводящий на него ужас телефон. А уж если он ненавидел телефоны, то как же должен был к ним относиться его шеф?

Он не думал, что они ошиблись. Напротив, он считал, что дело против Оливье завершено, проведено тщательно и без огрехов.

«Зачем Оливье понадобилось перемещать тело?» – спросил Гамаш.

Бовуар не мог не согласиться: вопрос был хороший. Единственная помарка в деле, которое в остальном было расследовано идеально.

«И что я должен сделать?»

«Я хочу, чтобы ты поехал в Три Сосны и позадавал там вопросы».

«Какие? Мы задали все вопросы, получили все ответы. Оливье убил Отшельника. Point final[24]. Конец дискуссии. Жюри присяжных приняло наши доводы. И потом, убийство произошло пять месяцев назад. Как я теперь смогу найти какие-то новые улики?»

«Не думаю, что тебе удастся что-то найти, – сказал шеф. – Мне кажется, если ошибка где-то и была совершена, то в интерпретации фактов».

Бовуар помолчал. Он знал, что поедет в Три Сосны и сделает то, о чем просит шеф. Он всегда подчинялся шефу. Если бы тот попросил его провести допрос, раздевшись догола, то он бы так и сделал. Но шеф, конечно, никогда такого не попросит, поэтому он и доверял шефу. Верил ему безусловно.

На мгновение он вдруг снова ощутил тот толчок, то давление, тот ужас, когда ноги под ним подогнулись и он понял, что случилось. Он рухнул на грязный пол заброшенной фабрики. И услышал откуда-то издалека знакомый голос, кричавший: «Жан Ги!» Гамаш редко повышал голос, но тогда он кричал.

Шеф снова заговорил, но теперь его голос был спокоен, задумчив – он пытался выработать наилучшую стратегию.

«Съезди туда как частный гражданин. Может быть, нам нужно посмотреть на все это под другим ракурсом».

«Что вы имеете в виду?»

«Поезжай в Три Сосны и попытайся доказать, что Оливье не убивал Отшельника Якоба».

И вот Жан Ги сидел здесь, пытаясь делать вид, что любит всех этих людей.

Но он их не любил.

Жан Ги не любил многих людей, и обитатели Трех Сосен не дали ему повода как-то измениться в этом отношении. Они были коварными, склонными ко лжи, самодовольными и какими-то невразумительными. В особенности англоязычные канадцы. Они были опасными, потому что скрывали свои мысли, скрывали свои чувства за улыбчивыми лицами. Кто знает, что на самом деле происходит в этих головах? Они говорили одно, а думали другое. Кто знает, какое негодное существо обитает, таится в этом пространстве между словами и мыслями?