Храм любви при дворе короля - Виктория Холт

– Может быть. Может быть, – раздраженно сказал он. – Однако имей в виду вот что: я тоже знаю… даже лучше Норфолка с Вулси, чего хочет мой народ. А он хочет видеть своего короля, знать, что король сделает Англию веселой страной.

Екатерина опустила глаза. Мальчик, за которого она вышла замуж, упрям; ей становилось ясно, что ему нужно постоянно потакать. Напрасно она выказала отвращение, когда перед ней положили теплое тело оленя; надо выражать удовольствие экстравагантными представлениями, так восхищающими его; надо неизменно притворяться изумленной, когда он предстает перед ней переодетым в Робин Гуда или незнатного рыцаря. Надо помнить, что Генрих молод; он, конечно же, быстро повзрослеет; а пока это еще мальчик, любящий мальчишеские игры. И нельзя забывать, что этот мальчик – самый могущественный человек в стране. Иногда ей кажется, что вложить скипетр в юношеские руки – все равно что дать своенравному, вспыльчивому ребенку меч для игры.

Генрих улыбнулся, и королева едва не содрогнулась, потому что в улыбке его была злобная жестокость, неожиданная на молодом, красивом лице. Хотя королева начала привыкать к такой улыбке, ей стало не по себе.

– Я приготовил для народа удовольствие, которое вознаградит его за все страдания.

– Какое же, Генрих?

– Помнишь, как я распорядился выставить агентов Эмпсона и Дадли к позорному столбу?

– Помню.

– И чем это кончилось?

– Кажется, толпа забила их камнями. Улыбка короля стала шире.

– Теперь я доставлю народу еще большее удовольствие. Да-да. Не бойся, я вознагражу народ за все страдания.

– Отдашь людям то, что твой отец отнял у них?

– У меня лучшая мысль! – ответил Генрих. – Гораздо лучшая. Я отдам им Эмпсона и Дадли. Они были вымогателями. Их казнят на Тауэр-хилле. Уверяю тебя, Кэт, люди приедут отовсюду, чтобы увидеть, как прольется их кровь… и возблагодарят своего короля, отмстившего за причиненное им зло.

Королева с каждым днем набиралась ума и потому промолчала. «Стало быть, – подумала она, – ты предложишь людям казнь ненавистных им слуг твоего отца, но их деньги, вырванные тяжелейшими налогами, истратишь на драгоценные камни, на роскошную одежду, на увеселения».

– Ты молчишь, – нахмурясь, произнес Генрих. – Не нравится мой план?

Да, она начинала понимать человека, за которого вышла замуж.

– Народу это понравится, не сомневаюсь, – спокойно ответила королева.

Генрих засмеялся и крепко обнял ее. Одобрение супруги было ему так же дорого, как пирушка и празднества.

* * *

Лорд Маунтджой находился с королем, когда Томас Мор принес свои стихи, переписанные на пергамент, украшенный белой и алой розами Йорков и Ланкастеров.

Маунтджой был исполнен надежды: король по секрету сказал ему о своем намерении привлечь ко двору ученых, чтобы двор его блистал образованностью. Лорд собирался написать Эразму.

Находился там и королевский духовник, к которому Генрих питал глубокую симпатию и уважение. Красавцем, правда, он не был: лицо его слегка изрябила оспа, левое веко открывалось не полностью. В свои тридцать пять лет он казался королю пожилым. Но король находился под таким впечатлением от рассудительности своего духовника, что решил держать Томаса Вулси при дворе и в ближайшее время пожаловать ему высокое положение в церкви.

А тут еще явился Томас Мор, ученый и писатель, принесший хвалебную поэму.

Король протянул Мору руку для поцелуя. Ему нравилось лицо этого ученого, и он с ласковой улыбкой велел Томасу подняться.

– Я помню вас, – сказал Генрих VIII, – в обществе известного ученого, Эразма. Не в Элтхеме ли мы встречались?

– Да, Ваше Величество, и ваша память о той встрече делает мне большую честь.

– Мы ценим наших поэтов. Наш двор не блещет образованностью. Мы сами чувствуем себя невеждой перед столь образованными людьми.

– Ваше Величество поражает своей образованностью весь мир.

Король улыбнулся, желая произвести благоприятное впечатление на Мора, инстинкт подсказал ему, что скромность понравится этому человеку с любезной складкой губ и проницательными глазами.

– Если и не своей, – сказал Генрих, – то своих подданных. Вы принесли мне стихи. Прочтите их вслух… пусть все слышат, что вы хотите высказать своему королю.

Томас стал читать; король слушал и проникался симпатией к этому человеку. Какие изящные фразы, какое изысканное выражение чувств! Ему нравилось то, что этот человек говорил о нем и его королеве.

– Благодарим вас, Томас Мор, – сказал Генрих, когда чтение окончилось. – Эти стихи мы будем хранить, как сокровище. Маунтджой говорил нам об этом вашем друге… Эразме. Мы должны призвать его сюда. Пусть все знают, что я хочу видеть при своем дворе образованных людей. Жаль, я не относился с большим вниманием к своим учителям. Пожалуй, охота и прочие развлечения чрезмерно увлекали меня.

– Ваше Величество, – ответил Томас, – скромные подданные не ждут, чтобы вы стали ученым, вам нужно управлять государством. Мы просим, чтобы вы оказали образованным людям в нашей стране свою милостивую поддержку.

Король завел с Мором беседу о теологии и астрономии. Королева присоединилась к ней, и Генрих остался этим доволен. Королю некоторые люди нравились независимо от того, стары они или молоды, веселы или серьезны. Теперь эти два человека приближены к нему… два его Томаса. Один Томас Вулси, другой Томас Мор.

* * *

Через два дня после коронации Алиса Миддлтон пришла на Барку с поссетом[5]для Джейн.

Едва она вошла, Маргарет показалось, что гостья первенствует в доме; правда, они с Мерси обрадовались, что вдова привела с собой дочку.

Девочки втроем сели на диван у окна и завели разговор. К изумлению Маргарет и Мерси, маленькая Алиса Миддлтон не изучала латыни.

– Что же ты будешь делать, когда вырастешь? – спросила потрясенная Маргарет. – Неужели, ты не хочешь доставить своему отцу удовольствие?..

И осеклась под взглядом Мерси. Он напомнил ей, что у этой девочки нет отца и поэтому говорить об отцах нельзя.

Она покраснела, в глазах ее появилось сочувствие. И ей и Мерси хотелось быть очень любезными с этой девочкой. Но маленькая Алиса не смутилась.

– Когда вырасту, я выйду замуж, – ответила она. – За богатого.

И принялась вертеть выбивающийся из-под шапочки золотистый локон. Не знающая отцовой ласки, она все же казалась очень довольной жизнью.

Тем временем ее мать громко говорила:

– Место это нездоровое. Готова поклясться, здесь очень сыро. Неудивительно, мистресс Мор, что вы скверно себя чувствуете. Выпейте немного поссета, вам полегчает.