Осколки нефрита - Александр Ирвин

В низко нависшем небе бледной кляксой светилось предполуденное солнце. Стин остановил фургон на пристани. Чайки ныряли и кружились в холодном ветре, дующем с реки Делавэр; их пронзительные вопли действовали на его и так уже потрепанные нервы. Стин беспокойно огляделся, стараясь не спускать глаз с фургона. Если кому-то вздумается стащить что-нибудь, то воришка об этом сильно пожалеет, особенно сегодня, однако Стин предпочел бы обойтись без шума, чтобы закончить дела в Филадельфии и как можно незаметнее уехать в Нью-Йорк.

Он посмотрел на часы: без восьми минут двенадцать. Барнум должен отплыть в двенадцать тридцать на пароходе, идущем вверх по реке в Трентон, — а значит, ему пора уже появиться. Проклиная бледный солнечный свет и высящуюся неподалеку церковь, Стин быстрым шагом ходил кругами вокруг фургона — по часовой стрелке. Даймонд сказал, что Барнум придет, а Джонни наверняка получал сведения из более чем необычных источников. Тем не менее Барнум не показывался. Вокруг Стина сотни пассажиров садились на пароходы и сходили с них; возможно, он просто не заметил Барнума.

Стин поймал себя на том, что шепчет под нос нагвальские проклятия. Он закрыл глаза и прислонился к обтянутому парусиной ребристому боку фургона. Медленно сосчитал от двадцати до одного, глубоко и ровно дыша через нос и чувствуя, как спадает тяжелая пелена напряжения. Бессмысленно метаться по кругу и проклинать день за пасмурность.

Открыв глаза, Стин обнаружил, что вокруг него собрались в полукруг человек пятнадцать детей.

— А когда будет кукольное представление? — спросил один из них. — Вы показываете «Битву за Новый Орлеан»?

Тощие оборвыши в возрасте от семи-восьми до пятнадцати лет. Скорее всего сироты или из дому сбежали и сбились в кучу для безопасности. Попадись он им ночью где-нибудь в уединенном месте, они скорее потребовали бы кошелек, чем поинтересовались временем представления. Когда Стин был помоложе, он дал сотни представлений для детей — исключительно ради собственного удовольствия. Эти растрепанные бродяжки явно нуждались в небольшом развлечении. Стин переводил взгляд с одного лица на другое, пытаясь припомнить, какой спектакль он сможет показать без подготовки, и вдруг за их спинами увидел Барнума.

— Сегодня представления не будет, — извинился он, покачав головой. — А вот если вы попадете в Шакамаксон сегодня вечером, то увидите настоящий спектакль.

Барнум широко размахивал руками, разговаривая с неимоверно толстым усатым господином в красном цилиндре.

— Тоже мне кукольник нашелся, — бросил один из оборвышей, и вся компания начала шумно ругаться такими словами, что любой матрос сгорел бы со стыда. Не обращая на них внимания, Стин вскочил на козлы и погнал лошадей к Барнуму.

— Эй, Финиас! — крикнул он. — Твой пароход отправляется через полчаса, верно?

На оплывшем лице Барнума промелькнуло удивление, однако он тут же принял безразличный вид.

— Я не стану интересоваться, откуда у вас такие сведения, мистер Стин, — холодно ответил он. — В любом случае это не имеет значения. Говорить нам с вами не о чем — разве что вы хотите обсудить выплату компенсации за нарушение контракта с вашей стороны.

— Что было, то сплыло, Финиас, — сказал Стин, не давая Барнуму продолжать разговор с господином в цилиндре. — У меня в фургоне есть кое-что, и я думаю, в твоем музее это произведет сенсацию. Гораздо древнее, чем твоя Джойс Хет, и абсолютно подлинная вещь. — Он подмигнул спутнику Барнума.

— Пожалуй, мы продолжим нашу беседу на борту, — сказал клоун в красном цилиндре. — В такой холод я предпочитаю поторопиться, чтобы занять место поближе к топке.

Он приподнял свою дурацкую шляпу и пошел к пароходу. Барнум проводил его взглядом и повернулся к Стину. Стин посмотрел на часы и озабоченно покачал головой:

— Финиас, у тебя ровно сорок пять секунд, чтобы успеть на представление. В противном случае спектакль окончен, ты уезжаешь в Нью-Йорк, а я остаюсь здесь и ищу другого покупателя.

— Ну что ж, мои переговоры с Пембруком ты уже испортил, — мрачно ответил Барнум, разглядывая хлопающие на ветру плакаты по бокам фургона. — Надеюсь, твое представление этого стоит.

— Финиас, увидев эту штуку, ты будешь безмерно мне благодарен за то, что ты первый, кому я это принес. — Стин обошел фургон, поглядывая на небо. Он не был уверен, имеет ли значение плотная облачность; если облака окажутся помехой, то Барнум может просто уйти — а если захочет отомстить, то может и полицию позвать, чтобы они арестовали Стина.

«А все только из-за того, что я пошел за своей удачей, когда она постучала в дверь», — подумал Стин. Когда Даймонд принес ему сведения о местонахождении Люпиты, возможность свести счеты оказалась куда важнее, чем контракт с Барнумом. Стин взял у казначея компании аванс и уплыл по реке на север, чтобы проверить слова Даймонда.

Барнум гораздо больше разозлился из-за потери лучшего танцора, чем из-за взятых Стином денег: он заявил, что потерял больше пяти тысяч долларов на билетах, проданных на представления. А после того что произошло в Начесе, Стин думал, что Барнуму никогда больше не увидеть своего танцора.

Однако теперь Даймонд вернулся, и было бы неплохо, если бы он снова стал работать на Барнума. Стоит подумать об этом, если демонстрация пройдет успешно и Барнум купит чакмооль для музея. Американский музей стал бы своеобразным укрытием, где мумию никто не потревожит, пока она не оживет в декабре. Старая коллекция общества Таммани, собранная еще во времена самого Таманенда, уменьшит могущество чакмооля. А кроме того, сделка принесла бы долгожданные наличные. Проклятый Кроган заломил невероятную цену, а деньги больше не текли рекой из сундуков общества Таммани, как было когда-то — до того, как Мартин Ван Бурен потерпел поражение на президентских выборах 1840 года.

— Десять секунд, — сказал Стин, жестом приглашая Барнума встать рядом. Барнум заглянул внутрь фургона и вытаращил глаза.

Чакмооль ничуть не пострадал за время утомительного путешествия из Кентукки. Скрестив руки на высохшей коже груди, он лежал на спине, аккуратно укрытый своей накидкой из зеленых перьев кецаля. Стину приходила в голову мысль вложить ему в руки подобие какого-нибудь оружия, однако он решил, что не стоит этого делать. Барнум, когда хотел, мог запросто обнаружить подделку, а кроме того, Стин вовсе не был уверен, что чакмоолю стоит давать оружие — сначала следовало бы выяснить кое-какие детали.

Часы Стина показывали полдень. Ему почудилось, что в левом глазу свет становится все ярче, а в правом искривляется, словно сгибаясь под невероятным грузом. Муравьи, сотни муравьев, вдруг непонятно откуда наползли на основание фургона, а потом задвигались перья кецаля. Сначала они слабо подергивались и покачивались. Затем движение стало более упорядоченным, четкими волнами проходя по накидке сверху-вниз и снизу-вверх. Барнум с усилием отвел глаза от накидки, чтобы бросить быстрый взгляд на небо. Стин понял, что Барнум почуял запах дождя.

Глухое поскрипывание заставило Барнума посмотреть обратно в глубину фургона. Костлявые руки мумии задвигались: медленно скользнули вниз по иссохшему телу, пока не накрыли пупок. Голова повернулась туда-сюда, кожа на щеках лопнула и отвалилась, когда мумия открыла и закрыла рот. Лысая голова склонилась вперед, пока подбородок не прижался к груди. Сквозь шуршание перьев Стин расслышал придушенный свист в горле чакмооля. Наконец, вздрогнув, мумия затихла, и ее голова безвольно откинулась назад. Трепетание перьев стало беспорядочным, еще несколько секунд накидка продолжала подергиваться, а потом замерла.