Зеркальщик - Филипп Ванденберг

В бледном лице женщины было что-то от маски, и это придавало ей нездешнюю привлекательность, которой всегда славились венецианки. Шелковистые черные волосы были разделены на пробор и выгодно оттеняли набеленное лицо. И пока женщина пела о любви и тоске, ее грудь вздымалась и опускалась, словно морская волна. При этом венецианка так проникновенно смотрела на Мельцера, что зеркальщик не решался вздохнуть. Никогда прежде ему не доводилось видеть такой красивой женщины.

Подавленность и горе, терзавшие его все время со дня прибытия в Константинополь, куда-то исчезли. При виде восхитительной венецианки Мельцер поймал себя на мыслях, которых у него не было уже долгие годы, и им целиком и полностью завладело желание обнять красавицу и покрыть поцелуями ее алые губы.

Мельцер слушал песни и пожирал женщину глазами. Ему показалось, что у него дрожат колени; его тело, да и весь зал словно закачались. По рядам слушателей пробежало волнение. Подозрительную тишину разорвал звук взрыва. Стены дрогнули, с потолка посыпалась пыль. Инструмент лютнистки упал на пол, и прежде чем Мельцер успел опомниться, венецианка бросилась к нему и спрятала лицо у него на коленях.

Сначала Мельцер подумал, что все это ему снится, настолько нереальной и гротескной показалась ему ситуация, и какое-то мгновение он наслаждался неожиданным ощущением. И только когда дверь распахнулась и чей-то взволнованный голос закричал: «Огонь! Турки идут!» — Михель осознал всю серьезность положения, схватил венецианку за плечо и вытолкал ее на улицу.

Пушечное ядро попало в дом напротив и подожгло его. Пламя вырывалось из окон, окрашивая улицу в розоватый свет. Из дома выбежала женщина, она тащила за собой двоих детей и отчаянно звала третьего. Соседи тушили очаг пожара, пытаясь остановить распространение огня. Не хватало воды.

Со всех сторон на улицу хлынули зеваки, чтобы поглядеть на горящий дом. Все сжимали кулаки и кричали:

— Проклятые турки!

— Безбожники!

— Господь их накажет! Мельцер по-прежнему обнимал лютнистку, которая, словно завороженная, глядела на огонь.

— Они всех нас убьют! — пробормотала она, не отводя взгляда от пожарища.

Хотя зеркальщик услышал ее голос, слов он не понял. Поэтому его ответ прозвучал несколько странно, учитывая ситуацию:

— Я хотел бы еще раз услышать, как вы поете под аккомпанемент лютни, прекрасная венецианка. — Говоря это, он чувствовал себя словно на палубе качающегося корабля.

Сильным движением лютнистка вырвалась из объятий Мельцера.

Тот испуганно отпрянул.

— Почему вы смотрели на меня, словно я какое-то чудо света?

— Простите, если мой взгляд обидел вас, — ответил Мельцер, — но мои глаза никогда еще не видели столь прелестную женщину. Наверняка такие комплименты для вас не внове.

— Какой женщине неприятно слышать комплименты, чужеземец?

— Не называйте меня чужеземцем, прекрасная венецианка, я Михель Мельцер, зеркальщик из Майнца. А как вас зовут?

Но прежде чем лютнистка успела ответить, в разговор вмешался ее брат.

— Убирайся домой! — грубо закричал он. — Не болтай с незнакомыми мужчинами! — И он схватил сестру за руку и утащил прочь.

Уходя, венецианка обернулась и крикнула Мельцеру:

— Меня зовут Симонетта! — И красавица исчезла. Мельцер глядел ей вслед с таким видом, словно она была неземным существом.

Тем временем пламя с горящего дома угрожало перекинуться на первый этаж гостиницы. И пока помощники пытались остановить огонь и не дать ему перекинуться на другие здания, из окрестных пивнушек и ближайших переулков сбегалось все больше зевак, чтобы поглазеть на горящее здание. По улице неслась дикая орущая толпа. К зевакам присоединялись призрачные фигуры, которых в Константинополе было больше, чем в любом другом городе. Пользуясь ситуацией, они занимались своим ремеслом: при помощи острых ножей на удивление хладнокровно воры резали богатые платья, чтобы добраться до содержимого карманов и кошелей. Красотки и банщицы протискивались к одиноко стоящим мужчинам, щеголяя зашнурованными корсажами. А агенты различных партий, которые заправляли жизнью на Золотом Роге: императорской, венецианской, генуэзской — и ходили слухи, что в стенах города у турок уже есть шпионы, — следили за этой суматохой с нескрываемым восхищением.

Мельцер был убежден, что среди этих людей он непременно найдет свою дочь Эдиту, поэтому он протискивался сквозь толпу, обращая внимание на юных девушек. Но все его старания были напрасны.

С громким треском, выбросив вверх струю огня, подобную извержению вулкана, рухнула крыша, и теперь было вполне вероятно, что огонь все же перекинется на соседние дома. И пока зеваки хлопали в ладоши и громко кричали, чтобы грандиозный фейерверк наконец закончился, произошло нечто неожиданное — по крайней мере неожиданное для Мельцера. Орущая же толпа, казалось, только этого и ждала.

Закругленное арочное окно, закрытое ставнями до самой земли — которые, как подозревал Мельцер, никогда не открывались, — распахнулось, словно внутри дома что-то взорвалось, и на головы людям вместе с горячим ветром полетели листки бумаги, похожие на осеннюю листву. Мужчины и женщины засмеялись и стали прыгать, чтобы поймать их.

Таким образом зеркальщику тоже достался один листок, исписанный, насколько он мог судить, каллиграфическим почерком. Но листок так сильно обуглился, что прочесть его было практически невозможно. Мельцер удивился еще больше, когда из ворот дома высыпали пятеро китайцев. Они стали вытаскивать таинственные колеса, деревянные ящики, сундуки и стопки пергамента и уносить в безопасное место. И хотя для европейцев все китайцы выглядят одинаково, Мельцер был уверен, что двое из них были причастны к его похищению.

Несмотря на то что спасение имущества вызвало большой интерес, никто из зевак и пальцем не пошевелил. Все как зачарованные наблюдали за беготней китайцев, которые сваливали в кучу все, что было в доме напротив.

Большинство людей уже забыли о том, что весь этот ночной спектакль — результат нападения турок, когда небо разорвала молния и неподалеку упало второе пушечное ядро. Последовал еще один взрыв, следом за ним — еще. Тут зазвонили колокола на всех церквях. Небо окрасилось кроваво-красным. Только теперь зеваки осознали всю серьезность положения.

Люди, словно ополоумев, бросились бежать по улицам. Кривая улочка, ведущая к гавани Элеутериос, оказалась запружена повозками. Извозчики били без разбору людей и животных в упряжи. На всех языках кричали:

— Турки идут! Спасайся кто может!

Когда улица перед горящим домом постепенно опустела, верхний этаж рухнул и тяжелые перекрытия поглотил огонь. Через час от таинственного дома остались лишь чадящие руины.

Теперь возгласы ужаса: «Пожар!» доносились отовсюду, и зеркальщик предпочел вернуться в свою комнату в гостинице. Тут ему навстречу — может, случайно, а может, нет — попался толстый медик. Крестьен Мейтенс был крайне взволнован и белым платком вытирал пот с покрасневшего лица.