Соблазн - Кен Шэйкин

Спускаясь по Бродвею, она окидывает окрестности долгим взглядом, граничащим с изумлением. Городские улицы — достойная арена для любой неудавшейся карьеры. Если вы сделали ее здесь, то сделаете и в любом другом месте в качестве продавщицы с лотка. Бабушке нравится, когда ей уделяют внимание даже мужчины, прячущиеся в тени. Они выглядят опасными, но такими не являются. Питье пива из бумажного стаканчика — вполне мирное времяпровождение. Мужчина в костюме и галстуке завоевывает собственную секретаршу и мир. Эти парни только убивают время. И все же она включает телефон. На всякий случай. В случае опасности она сможет немедленно вызвать полицию.

Это ее первый вечер вне дома, и она уже чувствует себя в опасности. Лучше оставаться в ближайших окрестностях. Найти джин можно и на этом перекрестке. Прямо на углу есть бар, довольно захудалый бар с грилем, в котором собирается горстка безработных пьяниц. Они обходят указ о запрете курения, делая вид, что дым идет от гриля, поэтому постоянные посетители оказываются хорошо прокопченными. Она любит освещение и не доверяет мужчинам, сидящим в темноте. Прячутся от своих жен? Они все, должно быть, женаты на уборщицах. Ей не хотелось бы разрушать красивую картину: двое людей живут вместе в бедности, производят на свет ребенка и влачат свои дни, пока их не разрывает на части злоупотребление спиртным или наркотиками. Кто-то должен включить свет, чтобы увидеть, как здесь грязно, разглядеть, что в стене красуется дыра. Их жены остаются дома, но им следовало бы зайти и прибрать за своими мужьями вместо ожидающей в безделье женщины, нанятой для грязной работы.

Мир — довольно вонючее место. Независимо от того, как часто вы смываете грехи. Ваш рот — просто дыра в стене. Оригинальная дыра. Обдумывая это, она получает кусок пиццы. Ее обслуживает похожий на лысую фрикадельку человек по имени Тони. Еще один эмигрант-итальянец, только на этот раз без подтяжки.

— Я съедаю два куска пиццы каждый день, и посмотрите на меня!

Она смотрит на него. Фрикаделька с несколькими рядками волос на лоснящемся скальпе.

— Я люблю пиццу в виде пирога с фрикадельками из мяса.

Барбара чувствовала себя так, как будто она сидит в пироге из пиццы вместе с фрикаделькой. Стены покрыты слоем жира. Несколько рядов волос на потолке. Но пицца вкусна, несмотря на фрикадельку, мясные шарики и шарики из жира. Все лучше, чем замороженный жир. По крайней мере, этот жир свежий. Фрикаделька разговаривает, как будто насыпает холм, подчеркивая невнятные слова; отверстие на его лице вылеплено из той же самой, пропитанной жиром массы. Слюнявый рот с зубами, испачканными перцем, удерживает движущуюся жвачку. Этот мужчина явно не растворится в воде.

Она приподнимает кусок, чтобы дать стечь капле жира. Тони может использовать ее в качестве масла для волос. Возможно, ей надо стать вегетарианкой. Или уборщицей. Убирать этот грязный город. В стенах слишком много дыр. Она хочет, чтобы ее город был залит ярким светом. Светящиеся фасады, сияющие белозубые улыбки, помещенные в хорошо отреставрированные лица, благодаря прекрасной работе дантистов, сотрудничающих с пластическими хирургами в пломбировании дыр в стенах.

То, в чем она нуждается, — оживленное место, предлагающее развлечения, подходящие для детей до семидесяти лет. Поющих, танцующих или просто стоящих с напитками. То, что называется ночной жизнью. Официальное название для алкоголизма как движения. Противопоставляемое, по-видимому, дневной смерти — тому, что называется работой с девяти до пяти. У профессиональных вампиров солнечные часы предназначаются для сна. Выспавшись в гробу, они просыпаются, когда в небе появляется луна, а город скрывается под черным покрывалом, на улицах роятся существа, сосущие кровь. С крепкими зубами.

Барбара садится за руль и отправляется на юг, в ту часть, которая известна как центр города. Поток машин иссяк, его заменила армия желтых такси, следующих сквозь ночную жизнь от напитка к напитку. Она пытается представить себя на какой-то дискотеке, ожидающей чего-то, чем она не занималась последнее тысячелетие. Когда-то они понятия не имели, что следующее поколение будет притягивать к светящемуся стробоскопу, как насекомых к огню в темную ночь. Если поездить вокруг достаточно долго, то, она уверена, можно будет увидеть толпу химически измененной молодежи, готовящейся к переселению, ожидающей на холоде слабого шанса быть допущенной в святая святых для посвященных. Когда появились первые залы для ВИП-персон, Барбара помнит, как задавалась вопросом, что за идиот придумал такое элитное разграничение. Зачем? Ради того только, чтобы продемонстрировать, какое огромное количество еще больших идиотов, импотентов и озабоченных людей умирает от нетерпения быть причисленными к элите.

Проезжая через Ист-Сайд, она замечает красную бархатную ленту, пересекающую красный ковер. Удивительно, что вокруг не толпятся жаждущие быть похожими на богатых и знаменитых, ожидающие своей очереди войти в Содом. Должно быть, это шикарный бар, бар для шикарных пьяниц. Он эксклюзивен только ценами и предназначен для лишенных возраста работников сцены, делающих карьеру на том, чтобы оставаться молодыми. Она нелегально паркует свой «мерседес» недалеко от входа, так чтобы швейцар понял, что она очень нетерпеливая персона, и открепил красную бархатную ленту прежде, чем она о нее споткнется. Завернутая в свою норку-страус, странная птица вступает на красный ковер с пьяной самоуверенностью, громоздясь на высоченных каблуках новых туфель. Она чувствует себя удивительно высокой. Выше, чем когда бы то ни было. Такой высокой, что может споткнуться о швейцара.

Бабушка оступается. Как раз вовремя, чтобы оглянуться. Новые мысли захватывают ее, — возраст всегда следует за ней в сговоре с ее тенью, пытаясь помешать ей оскандалиться. Ангел смерти — мстительный дух, появляющийся в полночь, чтобы напомнить, что, если продолжать спать, однажды можно и не проснуться. Возможно, ей следует принять новогоднее решение обуваться в легкие кожаные тапочки и пить только чай. Ложиться спать рано и просыпаться вместе с городом, который никогда не спит, чтобы получить шанс присоединиться к крысиным бегам. Какая разница, что она не нуждается в деньгах. Работа вернула бы ей чувство собственного достоинства. Если уж она не может иметь то, что хочет, по крайней мере, у нее будет хотя бы это. Хлоп, хлоп. Тихие аплодисменты в ее честь звучали бы каждый раз, когда она разбивала кулаком часы. Она могла бы говорить, что заработала на свое содержание, даже если никто не будет ее содержать. Некоторые компании предпочитают нанимать секретарями бабушек, особенно специализирующиеся на работе с детьми или пожилыми людьми. И у нее появились бы друзья. И в таких местах есть множество похожих на мышей женщин в тапочках, некоторые пьют чай и грызут сыр, экономя на осложненную остеопорозом пенсионную жизнь во Флориде, жизнь закостеневшей в ловушке мыши на океанском берегу.

Также она может сделать карьеру, прогуливаясь по красным коврам и оскандаливаясь. Состарившаяся королева барных завсегдатаев, каждый неверный шаг которой контролируется обслуживающим персоналом. Швейцар — очень крупный мужчина с маленькими глазками, явно злоупотребляющий стероидами, — подобострастно открепляет красную бархатную ленточку и открывает для нее проход, не говоря ни слова, не вымогая денег. Клуб настолько необычен, что швейцар находится на своем месте только для вида. Они не нуждаются во входной плате, включенной в стоимость льда. Швейцар делает вид, что охраняет перье, проверяя документы у любого человека под сорок лет. Не бросив на нее даже взгляда, он смог определить, что она достаточно стара, чтобы быть избранной — это непременное условие. Барбара кусает губы и клянется себе, что никогда не вернется к прежней жизни, только к старым туфлям на каблуках. Она скорее умрет, чем будет носить тапочки, но эти новые шпильки действительно должны умереть.