Завороженные - Александр Бушков

Поручик не мог описать собственные ощущения. Он знал, что скоро это произойдет, но чтобы вот так, громом с ясного неба, в первый же день новой службы…

Наблюдавший за ним с веселым любопытством Маевский спросил нарочито безразлично:

— Боитесь?

— А если даже и боюсь, — сказал поручик, насупясь. — Неужели это так уж постыдно?

— Да ничуть, — безмятежно ответил Маевский. — Все боялись в первый раз, словно целомудренная новобрачная известных событий, ха-ха! Я и сам зубами выстукивал испанский танец фанданго, чего нисколечко не стыжусь. Некоторые так боялись, что даже после нескольких путешествий так и не смогли служить далее. Дело вполне житейское, что уж там. Бывало, люди выпрыгивали в последний момент из готовой к отправке кареты, а Петр Генрихович, капитан фон Шварц, ломился изнутри в уже запертую дверь, но меж тем впоследствии стал исправнейшим офицером, вы с ним еще познакомитесь… — он убрал с лица веселость, посерьезнел: — В самом деле, Аркадий Петрович, в нас с вами возникла срочная надобность. Полковник Стахеев уже пребывает там, а он по своему положению крайне редко возглавляет непосредственно наши дела… Ну, так мы идем?

Опомнившись, поручик двинулся вслед за размашисто шагавшим Маевским. Он негромко произнес, словно бы для самого себя:

— Я-то полагал, предварительно введут в курс дела, обстановку разъяснят…

— Обычно так оно и бывает, — сказал Маевский. — Но когда случается, выражаясь морским языком, аврал… Между прочим, я точно так же, как и вы, совершенно не посвящен в детальное описание тех времен, куда нам с вами сейчас предстоит прыгнуть, я занят главным образом совершенно другой эпохою. Но так уж сложилось… — он задорно усмехнулся. — А в общем-то… Не думайте, что нас ждут особые сложности. Времечко, куда нас гонит приказ, исторической науке неизвестно совершенно, да и нами почти не освоено, так что особенно и некому разъяснять нам обстановку. Те, кто ее более-менее знают, все сейчас в былом, включая полковника Стахеева.

— То есть как это — историкам неизвестно совершенно?

— Да вот так, мой друг… Для начала крепенько запомните нехитрую истину: хваленая историческая наука — о чем она и не подозревает — еще имеет некоторое представление о событиях последней пары тысяч лет, но вот когда речь идет о седой древности… Там обнаружилось столько интересного и совершенно неизвестного историкам… И, подозреваю, обнаружится еще немало…

Поручик вновь невольно приостановился:

— Седой древности, вы говорите?

— Вот именно, — безмятежно сказал Маевский. — Сдается мне, тридцать тысяч лет до Рождества Христова — это достаточно седая древность, не так ли?..

…Поручик шагал по металлической лесенке позади штабс-капитана Маевского, невероятным усилием воли заставляя себя держаться безукоризненно прямо, не медлить, не выражать лицом охватившую его бурю эмоций. По правде говоря, у него не то чтобы коленки дрожали — до такого, слава богу, еще не дошло, — но мурашки по спине бегали, и зубы то и дело проявляли тенденцию (героически поручиком пресекаемую) постукивать, и сердце словно бы переставало временами биться, замирая в непонятном ужасе, а потом начинало колотиться вовсе уж лихорадочно. Вся сила воли, все мужество были вложены в безукоризненную походку…

Черный шар со срезанным основанием приближался. Карета. Поручику уже успели рассказать, что у этой машины для путешествий во времени есть, конечно же, официальное длинное название, придуманное господами учеными и инженерами, длинное название, казенно-скучное, с вкраплением латинских слов. Вот только оно как-то решительно не прижилось, даже в сокращенном виде, машины именовали «каретами» так давно и упорно, что в конце концов именно этот термин не только вошел в обиход, но и проник в некоторые казенные документы рангом пониже…

— Ну что же, прошу… — Маевский приглашающе протянул руку.

Поручик стоял вплотную к откинутой выпуклой двери, он теперь мог рассмотреть внутренность шара, не представлявшую собой, если оценить, ничего особенно загадочного: прикрепленные к стенам железные креслица с подлокотниками, высокие металлические баллоны, металлом же отливающие ящички на полу, какие-то устройства справа, на площади не более квадратного аршина… Выглядело все это, если отрешиться от волнения, как-то даже и прозаично, словно кабина паровозного машиниста, где ему однажды довелось побывать.

— Итак? — прищурился Маевский.

Взяв себя в руки, поручик шагнул внутрь через порожек высотой в локоть, встал посередине и, стараясь не оглядываться, стараясь говорить самым естественным тоном, спросил:

— Где прикажете разместиться?

— Выбирайте любое кресло, — сказал Маевский, входя следом. — Тут у нас попросту, без чинов…

Не раздумывая, поручик уселся в ближайшее. Под потолком зажглась неяркая электрическая лампочка, прикрытая стеклянным полушарием. Маевский захлопнул дверь и повернул на несколько оборотов бронзовый штурвальчик размером с тарелку. Уселся напротив, непринужденно вытянул ноги, скрестил их, ободряюще улыбнулся:

— Ну вот, пустяки остались…

Рядом с ним ожило это загадочное устройство, прикрепленное к стене: колыхнулись черные стрелки на нескольких циферблатах, в маленьких окошечках с тихим стрекотанием провернулись и застыли покрытые цифрами колесики, образовавшие рядок в несколько нулей, то ли семь, то ли восемь, и четыре цифры, обозначавшие, догадался поручик в приливе озарения, нынешний год. Вспыхнуло несколько красных лампочек.

Из круглого отверстия, забранного металлической решеточкой, раздался спокойный голос:

— Внимание, карета! Начинаю подготовку.

Поручик только сейчас обнаружил, что вцепился в холодные железные подлокотники так, что костяшки пальцев побелели. За круглыми окнами, забранными в массивные бронзовые рамы, стал понемногу сгущаться уже знакомый сиреневый туман, пронизанный вспышками электрических искр, понемногу распространявшихся, сливавшихся в ветвистые разряды молний. Тихое басовитое гудение, треск, щелчки…

Он крепился — но по спине все равно пополз ручеек холодного пота. Голова казалась совершенно пустой от мыслей, а состояние, в котором он пребывал, удачнее всего было бы наименовать восторженным ужасом.

— Ну-ну-ну! — ухмыляясь во весь рот, громко сказал Маевский. — Вы прекрасно держитесь, так и продолжайте… А интересно нас обрядили, верно? Надо полагать, в совершеннейшем соответствии с тамошней модою…

Поручик невольно окинул себя взглядом. Действительно, нынешнее его платье не напоминало ничего виденного прежде, что в жизни, что на картинках: свободные шаровары в продольную сине-красно-черную полоску, низкие остроносые сапожки, сплошь усеянные узорами из золотистого цвета заклепок, так что меж ними едва проглядывало тонкое коричневое шевро высшего сорта, темно-синий приталенный кафтан с узорами из кожаных полосок, белая рубашка, расшитая синими символами, с пышным воротником наподобие кружевного жабо. Да вдобавок оказалось необходимым надеть на шею массивное тяжеленное ожерелье, кажется, из чистого золота, отягощенное затейливыми подвесками с синими и алыми самоцветами. И длинный, чуть ли не в аршин, кинжал на поясе — в черных ножнах с золотыми накладками, с затейливой рукоятью в позолоте и самоцветах.