Чисто альпийское убийство - Йорг Маурер

— Положить тебе еще зельца? — спросила Урзель.

— Нет, теперь я и в самом деле сыт по горло, — ответил Игнац.

Фольклорная радиопрограмма подходила к концу. Дуэт из Верхнего Пфальца пел о соловушке, прилетающем от любимой с пустым клювом. Жаль, очень жаль.

Гаупткомиссар Еннервайн планировал появиться в совещательной комнате местного полицейского участка первым, но когда он приехал, уже почти все были в сборе, несмотря на раннее утро. Жизнь кипела, кофе-машина пыхтела, копировальные аппараты жужжали. Иоганн Остлер и Франц Хёлльайзен, неутомимые и незаменимые «вожаки стаи», устанавливали магнитно-маркерные доски и проверяли разноцветные фломастеры на пригодность к работе. Людвиг Штенгеле и Николь Шваттке, члены основной команды Еннервайна, тоже сидели здесь, хотя и смертельно уставшие, ведь допрос свидетелей затянулся за полночь, а потом полицейским еще пришлось сравнивать и анализировать информацию. Перед ними лежали диктофоны и испещренные записями блокноты. Полицейский психолог Мария Шмальфус, которая приехала рано утром, став окончательным штрихом к портрету следственной бригады, сыпала в свой кофе третий пакетик сахара и слушала записи свидетельских показаний, сделанные Штенгеле.

— Значит, вы стали свидетелем драки?

— Да. Двое мужчин вцепились друг другу в глотки.

— Вы уверены, что это были мужчины?

— Нет, однако эти люди точно дрались. Один размахнулся и ударил другого.

— Один раз? Или несколько?

— Может быть, и несколько, но по меньшей мере один раз.

— Однако они стояли буквально нос к носу, эти двое.

— Да, верно.

— И как же в такой позиции можно размахнуться и ударить несколько раз?

— Насчет нескольких раз — это всего лишь предположение. Ведь я же сказала «может быть».

— А может, и вовсе ни разу?

— Нет, по меньшей мере один удар все-таки был, без сомнения.

— Один мужчина ударил другого по меньшей мере один раз?

— По меньшей мере он замахивался.

— Но может быть, все-таки никто никого не бил? Может, тот человек только лишь замахивался? Вот вы сказали, что те двое вцепились друг другу в глотки. Они душили друг друга?

— Нет, это я просто так, для красного словца.

Штенгеле выключил диктофон.

— Типичный случай шумовой свидетельницы, — заключила психолог Мария Шмальфус и высыпала в свой кофе еще один пакетик сахара.

— Почему «шумовой»? — спросил Штенгеле. — Потому что показания у нее такие… слегка прибабахнутые?

— Шумовой свидетель, — наставительно сказала Мария, не переставая помешивать кофе, — это свидетель, который лишь слышал шум, связанный с каким-то происшествием, например, с автомобильной аварией, однако упорно утверждает, что видел само происшествие. Свидетельница номер сорок один дробь ноль три, то есть та дама, чьи слова только что прозвучали, — наглядный пример этого феномена. Она слышала удар одного тела о другое, и ей показалось, что это драка. Воспоминания — вещь капризная: они подсказывают человеку те зрительные образы, которые кажутся ему подходящими к остальным полученным впечатлениям. Эта гражданка так и останется при мнении, что видела драку.

— А вдруг и правда, была драка? — вопросительно поглядел на нее Остлер.

— Вчера я опросил сорок четыре свидетеля… — начал Штенгеле.

— Ого, да вы герой! — похвалил Еннервайн. — Я осилил только тринадцать.

— Так вот, я опросил сорок четыре свидетеля, и ни один из них не видел драки — или, лучше сказать, никто не утверждал, что видел.

— Значит, на показания свидетельницы сорок один дробь ноль три нельзя полагаться, — подытожила Николь Шваттке.

— Не бывает таких свидетельских показаний, на которые можно было бы полагаться со стопроцентной уверенностью, — заявила Мария Шмальфус. — Однако в данном случае нам повезло. В ближайшее время мы получим тысячи свидетельских показаний и соберем их воедино. Редкая возможность приблизиться к правде на основе статистики! Если какое-либо наблюдение фигурирует только однажды, его не стоит брать в расчет, но если будет многократно повторяться…

— Посмотрим, — перебил Еннервайн, у которого статистические выкладки всегда вызывали смутное омерзение. — Ну что, кто-нибудь из вас нашел еще хоть одного свидетеля, видевшего драку в партере концертного зала?

Присутствующие покачали головами, готовые окончательно отмести версию драки. Однако психолога Шмальфус это только раззадорило, и она сделала у себя в блокноте какую-то пометку. Людвиг Штенгеле, сидевший рядом с Марией, покосился в ее записи и прочитал: «Эффект Козловского — Ламарка». И переписал для себя это словосочетание — только ради куража.

— Сообщаю для того, чтобы все присутствующие были в курсе, — продолжал Еннервайн. — Установлена личность одного из погибших — того, кто лежал сверху. Это Евгений Либшер, капельдинер культурного центра. В его обязанности входило закрывать двери после начала концерта. Отношения с коллегами у него были неважными. Родственников нет. О другой жертве мы пока ничего не знаем. Абсолютно ничего. У погибшего молодого человека не было при себе никаких документов, найдены лишь банкнота в сто евро и один билет на концерт.

— Обратите внимание: только один билет! Именно эту тему я и хотела бы развить, — взяла слово Николь Шваттке. В свои двадцать три года она была самой молодой в следственной группе, и лишь в ее жилах не текло ни капли баварской крови. Николь переехала из Вестфалии в предальпийский регион только в прошлом году, и коллеги немножко дразнили ее происхождением, максимально педалируя «прусское», то есть подчеркнуто нездешнее звучание фамилии.

Шваттке перелистала свои записи.

— Несколько зрителей видели — то есть утверждают, что видели, — будто вторая жертва, то есть мужчина, опоздавший к началу концерта, вошел в зал не один. Его сопровождали капельдинер и какая-то женщина. Опоздавший подошел к своему ряду и стал пробираться на пустующее место, но его спутница за ним не поспешила. По описаниям, данным разными людьми, она весьма невысокого роста. Одета была в черное вечернее платье до колен.

— Гардеробщица должна была заметить ее в тот момент, когда она выходила из зала, — сказал Хёлльайзен.

— Да, так и случилось. — Шваттке снова поворошила бумаги. — Гардеробщица Анна Пробст допускает, что кроссворды могли отвлечь ее внимание, тем не менее выход из зала находился у нее прямо перед глазами. Вот ее рассказ. Концерт начался, Либшер, как всегда, слоняется по фойе, мечтая дать нагоняй опоздавшим. Тут входит некая парочка. У дамы поверх платья надета канареечно-желтая ветровка, «чистая синтетика», по словам госпожи Пробст. Женщина сдает в гардероб верхнюю одежду, а у мужчины ее не оказалось. «Если кто-то пришел без верхней одежды, я вообще не обращаю на него внимания», — говорит госпожа Пробст.