Ангел в камуфляже - Марина Серова

— Помяни и ты! — попросила, залезая в сумочку за деньгами. Хотя просить его об этом было лишним.

— Чава! — взмахнул он на прощанье зажатыми в кулаке бумажками. — Заходи, не забывай!

«Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую!» — это слова Иисуса Христа из Евангелия от Матфея.

По этому поводу в адрес великого Учителя каждое поколение неблагодарных потомков посылало, наверное, особо много издевательств. И вообще, на мой взгляд, основные мучения для Иисуса начались после смерти, когда учение его распространилось не благодаря истине, в нем заключающейся, а за счет усилий жадных до денег и власти последователей, гордо именующих себя церковными иерархами и плотно оседлавшими новый грандиозный источник доходов светскими властителями.

«Мир стремится к свету, а идет во тьму!» — это слова Оригена, одного из отцов церкви, размышлявшего на тему бесовского триединства: власть — страх — деньги. Тоже истина!

Ветерок пошевеливал шторы на окнах. Из кухни тянуло запахом слегка подгоревшего кофе. Сумерки сгущались в центральной комнате моего жилища. Я сидела в ее середине, в кресле, в легком халате и с босыми ногами, чистая телом после принятой ванны, а передо мной, на стеклянном столике, — маленький хрустальный графинчик с золотистой жидкостью, пепельница с недокуренной сигаретой и открытый в самом начале увесистый том Нового Завета — средства для очищения души, иногда довольно успешно мне помогающие.

Но сегодня желаемого облегчения не наступало. Может, выпито было еще мало или прочитано недостаточно. Во всяком случае, я намерена была продолжать и то и другое вместе или порознь, как будет лучше.

В моей жизни было много моментов, когда меня «били по щекам», и я всегда била в ответ, зачастую не задумываясь о равнозначности ответа, а когда это случалось, когда ситуация позволяла обдумать ответный ход, то зачастую действовала более жестоко, чем поступали со мной. Так требовала жизнь, в которой надо было выживать. Так что если мне и удастся когда-нибудь освоить христианское смирение, то не раньше изменения образа жизни и перемены рода занятий на что-нибудь более спокойное.

Таким образом ответ на мучивший меня вопрос пришел не из Священного писания и не из маленького графинчика, а родился из меня самой. Пришел и стер все сомнения в правильности моих сегодняшних действий. И я с облегченной душой закрыла книгу, налила себе хорошую порцию благородного напитка и с расстановкой употребила ее из пузатой рюмочки, как и советовал Аякс, за упокой души новопреставившегося раба божьего Сереги.

Новый Завет вернулся в книжный шкаф, на свое почетное место, зажегся торшер, включился телевизор и зазвонил телефон. Если это Бог опять зовет меня на танцы, через предложение неожиданных прогулок, — откажусь, проявлю скромность. Ведь мне едва стало полегче.

— Алло!

Оказалось — Владимир Степанович Шадов снизошел до просьбы о консультации по щекотливому вопросу.

— Звонил Борис, разыскивал Наташу, — сообщил хрипловатым голосом.

— Вы не сказали ему, что она у вас?

— Как можно! — Он явно обрадовался, что поступил правильно. — Посоветовал ему обратиться к вам, так что ждите!

— Хорошо, буду.

Подышав в трубку, посомневавшись, он спросил все-таки, как и должен был после рассказа Наташи об обстоятельствах ее бегства с дачи:

— Вы в порядке?

— В полнейшем! — заверила его, и это было правдой, особенно сейчас. — А о новостях расскажу при встрече. Наташа в безопасности?

— В полнейшей! — скопировал он мою интонацию, и мы простились.

Я, можно сказать, довольная собой, пошлепала на кухню варить кофе, а телевизор не давал мне покоя взвизгами американских детей, уменьшившихся до муравьиных размеров и теперь пропадавших среди потока собачьей мочи. Безобразие!

Назад я вернулась через несколько минут с чашкой крепкого кофе в одной руке и мешочком с костями — в другой. Погадать было надо! И надо было погадать, пока хмель, ко страху стресса, не постучался добрым гостем в мою голову. Когда это случится, если случится вообще, кости начнут посмеиваться надо мной, выдавая сочетания с расшифровками, полными мягкого юмора.

Двенадцатиграннички с веселыми звуками раскатились по стеклянному столику.

8+15+34. Эзотерическая сумма равна трем. Гармоничное единство. Добрый знак!

«Собирайте радости по дороге жизни, как собирает деньги скупец. Цените, что имеете, не зарясь на чужое. Храните в секрете собранное. Зависть других разорительна!»

К счастью, радостей у меня больше, чем огорчений. Поэтому и жизнь моя так прекрасна и удивительна. Иногда, правда, выматериться хочется на манер Аякса. Но это, к счастью, иногда.

От таких мыслей еще лучше стало, и рука, после чашки кофе, сама потянулась за графинчиком, играющим гранями гравировки со светом торшера.

Телефон зазвонил некстати, когда напиток, как ему и полагалось, стал согреваться в руке.

— Здравствуй, Борис! — проговорила я в трубку. — Ты далеко сейчас?

— Здравствуй! — пробормотал он обескураженно.

— Звонил Шадов, поэтому я знаю, что это ты, — ответила на не успевший прозвучать вопрос. — Так как?

— Рядом! — Он еще не пришел в себя от удивления.

— Хорошо, когда люди в нужный момент оказываются рядом. Приезжай, не обращай внимания на время. Тебе со мной поговорить надо.

— Надо, да! — оживился он. — Ты знаешь, Наташа пропала.

— Сказали. Так мне тебя ждать? Да, вот еще, коньячку прихвати, а то мои запасы на тебя не рассчитаны.

Я повесила трубку, не дав ему ответить. Разговор для него получился странным. И продолжится он странно, когда Борис придет. Уж я об этом позабочусь!

Американские дети по телевизору, после изнурительного путешествия между древовидных стеблей травяных зарослей, наконец-то достигли ступенек родительского дома.

Бориса я встретила достойно. В белом спортивном костюме натурального шелка — подарок моего дорогого сенсея, — добавляющем, как он утверждает, мне грациозности, и с умеренно-приветливым выражением лица, немногословная, сдержанная в движениях, внутренне собранная и внимательная.

— Татьяна, Наташа пропала, ты понимаешь… — начал он с порога, но я повернулась и, не говоря ни слова, ушла в комнату, а он, оставшись в прихожей один, еще какое-то время нес что-то о даче, машине, Андрее и рыбе.

Я ждала его, вытянувшись в кресле, и вспоминала, в какую щеку на его фотографии воткнула опорожненный в Серегу шприц.

— Татьяна… — повторил он растерянно, появляясь в дверях.

Я улыбнулась и кивком указала на кресло напротив. Он сел, а что ему оставалось делать?

— Куда ты смотришь? — спросил, отстраняясь.