Элис. Навсегда - Гарриэт Лейн

– Не снимай постельное белье со своей кровати, – доносится из кухни голос мамы. – Просто оставь все как есть. Я сама этим займусь во вторник.

– Хорошо, – отвечаю я и поднимаюсь наверх.

Как только я заканчиваю принимать душ и выхожу из ванной, раздается звонок в дверь. Пирсоны и Крофты прибывают одновременно, и когда я спускаюсь в гостиную, то сразу замечаю, что мама уже облачилась в свой «социальный камуфляж»: стеклянные глаза, чуть испуганная улыбка, абрикосового оттенка помада на губах и густой слой лака на волосах.

Я подхожу к гостям, пожимаю им руки. Стюарт Пирсон называет меня Эстер и смущается, когда его поправляют.

– Ну конечно, вы же у нас журналистка, – говорит он.

Я часто задумываюсь, насколько моим родителям приходится приукрашивать подробности моей профессиональной деятельности. Эстер преподает историю в солидной лондонской частной школе для девочек и в подобной помощи не нуждается.

– Можно назвать это и так, – отзываюсь я, а мама спешит протиснуть между нами блюдо с хрустящими картофельными чипсами.

Терри Крофт перекладывает бутылку пива из правой руки в левую и берет пригоршню.

– Не самое лучшее время настало для газетчиков, как мне представляется, – замечает он.

– Верно, – киваю я. – У нас только что прошла первая волна сокращений, но нас предупредили, что это еще не конец.

– Мне кажется, что вы удержитесь на плаву, – вмешивается Стюарт Пирсон. – В чем ваш секрет? Как вы ухитряетесь делаться незаменимой?

– О… Наверное, лучший метод – сидеть и не высовываться, – отвечаю я. – Залечь на дно. Правильно расставлять знаки препинания и надеяться на лучшее.

– Вы сейчас работаете над чем-нибудь интересным? – спрашивает миниатюрная Уэл Крофт, глядя на меня сияющими, немного удивленными глазами.

Подобные вопросы всегда ставят меня в затруднительное положение. Ведь даже если я скажу ей правду и признаюсь, что провожу значительную часть рабочего дня, исправляя чужие грамматические ошибки, она едва ли поверит.

– Сейчас я пишу рецензию на одну книгу, – отвечаю я, и мне вдруг начинает нравиться, как это звучит. – Делаю предварительные заметки. Новый роман Суниля Ранджана.

– Я много слышал об этом индийце, – говорит Стюарт Пирсон.

– Он вообще-то родом из Бангладеш, – чуть слышно бормочу я, уткнувшись в свой бокал со сладким белым вином.

– По отзывам, он большой художник слова, – продолжает мой собеседник. – Прочитаю роман. Непременно. Жаль, что на чтение художественной литературы у меня почти не остается времени. Я всегда удивляюсь, как другие находят возможность много читать.

И они переключаются на более важные, с их точки зрения, темы: гольф, рыбалку, сбор средств в фонд «Ротари-клуба», деятельность приходских церковных комитетов, организацию вечерних лекций в местном колледже. Между строк понятно: чтение – пустая трата времени для дилетантов. И они соль земли. Столпы местного общества. Мне вдруг становится жаль, что мы не можем поговорить о чем-то действительно интересном – например, о назначении нового викария, о предложенном проекте объездной дороги, о беременности несовершеннолетней внучки миссис Такер. Пока они красуются друг перед другом, мне даже перестает казаться страшным вопрос, который я обычно ненавижу: «Ну что, у вас уже есть на примете будущий муженек?» Лучше бы спросили об этом.

– Послушать вас, – говорю я, – странно, что вы хотя бы дышать успеваете.

Едва закончив фразу, я уже вижу, как отвисает челюсть моей матушки, словно где-то рядом только что грянул взрыв, и понимаю, что зашла слишком далеко. Но спасти ситуацию спешит Терри Крофт:

– А вот моя Уэл большая любительница чтения, – произносит он. – Вечно вижу ее уткнувшейся носом в книгу. Правда, дорогая?

Щеки Уэл Крофт слегка розовеют от смущения.

– Да… Признаться, мне нравится Джуди Арбатнот, – тихо говорит она. – Только ведь это не настоящая литература. Совсем не то, чем занимается Фрэнсис.

Я спешу одарить ее широкой поощрительной улыбкой и спрашиваю, продолжает ли она до сих пор помогать с организацией летнего лагеря для местного отделения «Брауни».

Издали доносится лай.

– Как поживает ваша собака? – интересуется Соня Пирсон, стряхивая крошки со своей шерстяной юбки.

– Ах, Марго очень нравится, когда нас навещают дети, – со вздохом отвечает моя матушка, складывая ладони перед собой так, словно собирается прочитать молитву или затянуть песню. – А когда они уезжают, рыщет по всему дому, верно, Роберт? Даже заглядывает под софу – не спрятались ли они там. Фрэнсис она просто обожает.

Я слышу, как она громоздит одну ложь на другую, но смотрю на отца. Тот помалкивает, потягивает пиво и смотрит в окно на заросли кустов во дворе. А потом мной овладевает желание расхохотаться и вслух развенчать нелепые и банальные фантазии мамы. Но я сдерживаюсь. И когда позже в тот же день возвращаюсь в Лондон, проезжая поворот на Бидденбрук, а потом и белый дом священника в Имберли с турникетом вместо калитки, то уже начинаю мыслить иначе. «Может, сказанное тобой перестает быть ложью, если сама не осознаешь этого? Если отчаянно хочешь, чтобы это было правдой? Чтобы все обстояло так, как возможно только в идеально устроенном мире».

* * *

Я отдаю Мэри готовую рецензию.

Но проходит несколько дней, прежде чем у нее доходят руки, чтобы ознакомиться с ней. Между тем грозовые облака вновь сгущаются над редакцией «Обозревателя». Сидя за своим столом, я замечаю, как недовольные сотрудники собираются у принтера, обсуждая сокращения заработной платы, предложенные многим схемы увольнения по собственному желанию с выплатой выходного пособия и те до нелепости огромные суммы, которые Робин Маколлфри, наш коротышка главный редактор с головой, формой напоминающей пулю, выплачивает в виде гонораров Джемме Коук, его новой любимой колумнистке. Все убеждены, что он с ней спит, поскольку ее писанина не стоит тех денег, какие она за нее получает.

Неформальные митинги стихийно возникают в «Альбатросе». В наши электронные почтовые ящики регулярно поступают меморандумы то от управляющего делами, то от заведующего отделом кадров, то от исполнительного директора издательского дома, то от руководства местного отделения союза журналистов, но ни у кого не находится для нас слов ободрения.

Даже Оливер заметно задергался. По крайней мере последние недели он не только старается являться вовремя на работу, но и терпеливо дожидается, когда уедет домой Мэри. То есть старательно прикрывает задницу, как поступают люди, чувствующие свою уязвимость.

В понедельник утром, как только Мэри прибывает на пятый этаж, Оливер подходит к моему столу с последним выпуском нашей газеты, которую заранее развернул на одной из полос книжного обозрения. Газету он бросает поверх моей клавиатуры и тычет пальцем в рецензию на новый роман Джейн Коффи, а если точнее – то в опечатку, которую я умудрилась проглядеть.