Вечный странник, или Падение Константинополя - Льюис Уоллес

Наконец стремительный поток настолько вышел из берегов, что в поле зрения оказались уже отдельные точки, и взгляд наблюдателя вынужденно перемещался от объекта к объекту. Вот тогда стало заметно, что в массу входили животные и люди: тут лошади, там верблюды — с верховыми и без, с поклажей и без; напрягаясь из последних сил, они стремятся вперед, подгоняемые кто криком, кто тыком, — вперед ради жизни, вперед между «двумя утехами»: впереди их манило Блаженство, а позади щетинилось копьями Отчаяние.

Наконец поток достиг восточной границы долины. Тут, казалось бы, пришедшие первыми, счастливые победители, отдохнут или без спешки выберут из множества участки по своему вкусу, но нет — расплатой, сопутствующей триумфу, был страх оказаться затоптанным тысячами спешащих следом. Продолжение пути обеспечивало безопасность — и они двигались дальше.

До сего времени зрелище имело вид общей панорамы, но теперь взгляду стали доступны отдельные подробности, и, сколь ни привычны были для князя пышные зрелища, он воскликнул:

— Это не люди — это демоны спасаются от гнева Божьего! — И он невольно подошел ближе к самому краю обрыва.

Местность, казалось, была до отказа забита верблюдами — не теми терпеливыми животными, которых мы привыкли называть этим именем, для которых приручение означает дурное обхождение и муки, медлительными носильщиками тяжестей, всегда взывающими к нашему сочувствию, всегда по виду усталыми, голодными, сонными, изможденными, ищущими только места, чтобы скинуть свой груз, каков бы он ни был, а потом лечь и умереть; нет, то были верблюды буйные, мятежные, бунтующие в ярости и страхе, издающие неописуемые вопли и бегущие изо всех сил, — армия верблюдов, стремительно несущая громадные тела, словно охваченная слепой паникой. Они двигались поодиночке и вереницами, а то и целым стадом. Более медлительные, и те, что уклонялись вправо и влево от прямого курса, и те, что замедляли бег в нерешительности перед спуском, быстро отставали или терялись из виду, так что состав постоянно менялся. Раскачивание и тряска грузов и свертков на спинах у животных, развевающиеся завесы, шали всех форм и расцветок придавали зрелищу характер забавных и ярких контрастов. Иногда зритель на холме был склонен смеяться, иногда восхищаться, а порой и вздрагивать при виде явной опасности. Снова и снова среди быстрой смены чувств он повторял:

— Это не люди, это демоны, бегущие от гнева Божьего!

Таково было это зрелище, назовем его вторым актом; и вот — начался третий; тогда объяснилось неистовое движение, столь несовместимое с повадками и терпеливой натурой верблюдов. Посреди всей этой неразберихи, наводя порядок, указывая направления, находились всадники — своего рода армия. Некоторые ехали впереди, и, судя по поводьям, которые они тянули совместными усилиями человека и лошади, это были погонщики; прочие являлись их помощниками и были вооружены стрекалами, которыми пользовались безжалостно и с большой сноровкой. Было множество столкновений, беспорядка и суматохи; однако, невзирая на опасность, всадники участвовали в общем возбуждении и изо всех сил способствовали продвижению караванов. Всадники не только использовали завязанные узлами веревки и заостренные палочки, но и вносили свою лепту в невообразимую какофонию звуков, сопровождавшую всю эту толпу, — мешанину молитв, проклятий, бессмысленных воплей, какая порой доносится из современного дома для умалишенных.

В самый разгар этого натиска подошел шейх.

— Сколько еще? — спросил князь. — Во имя Пророка, как долго еще это будет длиться?

— До ночи, о превосходительный хаджи, если караваны будут так медлительны.

— Это обычно так и бывает?

— Так оно повелось с самого начала.

После этого любопытство князя привлекла группа независимых всадников самого благородного вида. Они неслись галопом в своих длиннополых одеяниях, сжимая в руках дротики.

— Это арабы. Узнаю их по лошадям и по посадке, — сказал он с восхищением, — но не скажешь ли ты, какого они племени?

Шейх ответил с гордостью:

— Их лошади серой масти, и по этому признаку ясно, о приверженец Пророка, что они из племени бене-ярб. Каждый второй из них — поэт; перед лицом врага — все они воины.

Лагеря на холме, с желтым флагом, оповещающим о стоянке эмира, привлекли внимание и других, помимо всадников из бени-ярб; все желающие выбраться из мешанины обратились в их сторону, зрелище переместилось чуть ли не к самым ногам Скитальца, отчего он подумал с участившимся биением сердца: «Последователи Пророка приходят показать мне то, что они в этот день собой представляют». Потом он сказал шейху:

— Стань рядом и рассказывай мне, когда я буду тебя спрашивать.

Содержание их беседы вкратце таково.

Поток, который хлынул следом, отчетливо видимый во всех подробностях, являл собою все обычаи и национальности, характерные для паломничества. Местные жители пустыни на неоседланных верблюдах, держась за верблюжий горб одной рукой, другой колотили противника; местным жителям на красавцах-конях не было нужды ни в хлысте, ни в шпорах; у местных жителей на дромедарах — таких стремительных, крепконогих и сильных — не было поводов для страха. Мужчины, а зачастую женщины и дети на потертых чепраках или в изысканных паланкинах, изредка особы, чье богатство и высокое положение в обществе удостоверялось великолепием носилок, в которых они размещались, раскачиваясь между широко шагающими дромедарами из Аль-Шарка.

— Клянусь Аллахом! — воскликнул князь. — Вот оно, воплощение варварства. Посмотрите!

Те, о ком он говорил, приближались беспорядочной массой на спинах дромедаров без всякой сбруи… Во главе ехал всадник под зеленым знаменем, исписанным белыми буквами, и бил в огромный барабан. Они были вооружены длинными копьями из индийского бамбука, украшенными под наконечниками пучками страусовых перьев. Каждый вез за спиной женщину, пренебрегавшую чадрой. Ликующий женский визг вторил воплям мужчин, словно поощряя безрассудство, с которым те рвались вперед. Горе тем встречным, кто плохо держался в седле! В мгновение ока они вываливались из него. Не лучше приходилось и тем, кто управлял верблюдами. Треск сломанных паланкинов, резкие хлопки рвущихся веревок, предупреждающий крик, одобрительные возгласы, драки мужчин, стычки животных — в результате таких столкновений на земле оставались обломки крушения.

— Это ваххабиты, о хаджи, — сказал шейх. — Видишь пучки перьев на их копьях? Это знак геенны.

— А те, что идут сейчас? — спросил князь. — Их вытянутые белые шапки напоминают мне о Персии.

— Это и есть персы, — ответил шейх. Он скривил губы и сверкнул глазами. — Они будут рвать на себе одежды, царапать свои бритые макушки и вопить «Горе мне, о Али!», потом целовать Каабу, касаясь ее грязными бородами. Да пребудет над ними проклятие Аллаха!

Князь понял, что это мнение суннита о шиитах.

Тем временем другие караваны из Багдада двигались вслед за презренными сынами Ирана, а именно: деканийцы, индусы, афганцы, народы с Гималаев и следом за ними из Катая и Сиама — все народы, лучше знакомые князю, чем шейху, который говорил о них так: