Саракш: Тень Странников - Владимир Контровский

Оглядевшись, он первым делом потянулся к пулемёту. Лента застряла в патроннике, пришлось вырвать её с мясом. Но ничего, она была длинной, и в ней было много патронов – похоже, танкисты не сделали из пулемёта ни одного выстрела до того, как на них рухнуло Пламя Гнева.

Обмотавшись пулемётной лентой – она действительно оказалась длинной, – Бал-Гор начал осматривать рычаги управления, вспоминая всё, что он знал, и чему его учили, и в это время по броне снаружи звонко клацнуло, а затем десятник услышал несколько выстрелов – два рядом (стрелял кто-то из его воинов) и три отдалённых, приглушенных.

Проклиная всё на свете, Бал-Гор вывалился из люка, и первое, что он увидел, были подошвы сапог – добротных сапог, в которых удобно ходить по пескам, – торчащие из-за гусеничных траков. Подошвы торчали носками вверх – владелец этих сапог лежал навзничь. Раздались ещё два выстрела, один за другим, и наступила тишина.

– Га-Руб! – крикнул десятник, не спеша высовывать нос наружу. – Хван-За!

– Я здесь! – отозвался Га-Руб. – А Хвану не повезло – он уже разговаривает с Великим Богом, командир.

Ориентируясь по голосу, Бал-Гор дополз до носовой части танка и подобрал свою винтовку, оставленную им возле правой гусеницы, – лезть в тесное нутро бронированной боевой машины с такой оглоблей было бы неразумно. Хван-За не шевелился – десятник видел теперь его ноги почти до пояса. Снаружи больше не стреляли, и Бал-Гор выскользнул из-под днища, метнулся к ближайшему нагромождению каменных обломков, за которыми укрывался Га-Руб, и плюхнулся рядом с ним на живот, не обращая внимания на острые осколки кирпича, коловшие колени.

– Кто стрелял? Дохлятники? – спросил он, сплюнув набившуюся в рот серую пыль.

– Не знаю, – отозвался Га-Руб, напряжённо всматриваясь в развалины. – Я не видел. Наверно, они, больше некому. Хван-За сразу упал, а я залёг, и начал стрелять в ответ. Били оттуда, – он мотнул головой, – вон из-за той скошенной стены. Я вогнал туда три пули, но попал или нет, сказать не могу. Посмотрим?

Секунду подумав, десятник кивнул: нельзя возвращаться в лагерь, принеся погибшего воина и не сделав даже попытки отомстить за его смерть. Га-Руб побежал вперёд, пригибаясь и намотав на руку ремень винтовки, а Бал-Гор взял на прицел скошенную опалённую стену в сотне шагов от старого танка – если оттуда кто высунется, ему не поздоровится. Добежав до стены, Га-Руб залёг, выставив перед собой ствол: теперь он прикрывал своего командира от выстрела из-за камней, и Бал-Гор прыжками бросился к нему.

За обожжённой стеной никого не было, только валялись среди мусора пустые гильзы. Пятен крови воины тоже не обнаружили, значит, Га-Руб промахнулся и не приласкал никого из нападавших (судя по следам, их было не меньше двух). Плохо, но винить бойца в этом не стоит: противник стрелял из засады, хорошо укрывшись, и напал неожиданно. Но вообще-то странно: дохлятники не переносят благословенного Дыхания Бога, оно для них смертельно – что им понадобилось здесь, где это Дыхание такое сильное, что Бал-Гор ощущает его кожей лица? Может, где-то тут спрятано что-то очень ценное? Или… Или стрелявшие из-за стены устойчивы к Дыханию (говорят, такие среди них попадаются – например, в горах) и ушли, почувствовав, что дольше находиться здесь им уже опасно? Они же всё-таки не песчаные люди, для которых Дыхание Бога – Пища. Как бы то ни было, надо возвращаться в лагерь, чтобы придти сюда вдесятером и выяснить, что это были за дохлятники, и что им здесь было нужно.

Вернувшись к танку, Бал-Гор посмотрел на Хван-За. Воин лежал на земле, раскинув руки; вместо левого глаза у него зияла кровавая дыра. Пуля пробила мозг; не надо было быть Имеющим-Право-Думать, чтобы понять – Хван-За мёртв, да будет он счастлив в пустынях Верхнего Мира, где всегда сияет Мировой Свет, и где всегда много Пищи.

– Унесём его с собой, – распорядился десятник. – Нас двое, будем чередоваться.

Га-Руб беспрекословно взвалил мертвеца на свою широкую спину: если слово сказал Имеющий-Право-Отдавать-Приказы, Имеющий-Право-Убивать-и-Умирать обязан следовать этому слову и тащить убитого товарища, не жалуясь и не требуя, чтобы его сменили или помогли бы ему нести эту ношу.

Бал-Гор закинул за плечи две винтовки – Га-Руба и Хван-За, – взяв свою наизготовку. И уже отойдя от места короткой перестрелки шагов на пятьсот, он ещё раз оглянулся, словно пытаясь понять, что же всё-таки понадобилось дохлятникам в таком «горячем» месте. Бал-Гор ни секунды не верил в то, что дохлятников интересовал старый ржавый танк с мёртвым экипажем.

* * *

– Ты, выползок песчаной гадюки, – злобно пробормотал Ур-Джид, – чему тебя только учили Имеющие-Право-Думать! Ты не должен был лезть в эту ржавую жестянку, ты должен был смотреть по сторонам – сам, ты же десятник! Нет, тебе захотелось трофеев…

Сотник был не прав, но Бал-Гор молчал: со старшим не спорят – так повелевает Яса, закон песчаных людей. Воины гибнут в боях, и это тоже закон. А злится Ур-Джид не потому, что десятник Бал-Гор потерял одного воина, а потому что тот вернулся живым, а не поймал глазом пулю дохлятников. Ур-Джид тугодум, но он давно уже понял, что десятник Бал-Гор метит на его место, и сотник дорого бы дал за сладостную для него весть о том, что «этот умник» наконец-то не вернулся из очередного рейда по развалинам.

– Тебе бы плетей, – шипел Ур-Джид, – и ты их избежишь только потому, что принёс мне вот это, – сотник покосился на пулемётную ленту, аккуратно сложенную у его ног. – Но не мечтай о том, что сегодня ночью тебя будет греть Имеющая-Право-Услаждать-Воинов – ты этого не заслужил. Уйди с глаз моих, охвостье жёлтого тарантула!

На лице Бал-Гора не дрогнул ни один мускул. Он почтительно поклонился сотнику и пошёл к воинам своего десятка, терпеливо ожидавшим его возвращения. Неудовольствие Ур-Джида не распространилось на воинов Бал-Гора – за найденный танк десяток получил от сотника канистру «весёлой воды», омывающей головы блаженством и окрашивающей серую пыль мёртвых развалин в жёлтый цвет горячего песка их далёкой южной родины. Воины глотали слюну, с вожделением поглядывая на пластиковую емкость, но без своего командира не смели начать пиршество. А Га-Руб получил и женщину – ещё издали Бал-Гор заметил её, сидевшую рядом с воином, увлечённо (и наверняка не в первый раз) пересказывавшим своим товарищам все перипетии стычки с дохлятниками.

При появлении десятника секироносцы дружно вскочили на ноги. Бал-Гор небрежно махнул рукой, откуда-то мигом появилась металлическая чаша (чаша эта была походным котелком легионера – солдата элитного подразделения могучей державы, сожжённой Гневом Бога), наполнилась «весёлой водой» и пошла по кругу. Люди песков пили, и грызли жареное мясо – в последнее время божественной Пищи в окрестностях лагеря стало заметно меньше, воины возвращались из рейдов голодными, и голод заставлял их охотиться на всё съедобное: в первую очередь на крупных бурых крыс, расплодившихся среди развалин. Да, подумал десятник, хорошо бы нам найти Кормушку – говорят, раньше, до Дня Гнева, они здесь были, и не одна: ведь на месте этих развалин, тянувшихся на десятки тысяч шагов, стояла когда-то столица страны дохлятников – врагов, теснивших пустыни к югу. Но Великий Бог защитил своих детей: он явил жгучий гнев свой, и города дохлятников сгорели, а на их месте остались руины, пропитанные Пищей. И Бог отдал все эти развалины народу песков – дохлятники в таких местах жить не могут, от запаха Пищи они болеют и умирают (поэтому-то, собственно, их и называют дохлятниками). Хотя, вспомнил Бал-Гор, залезли же они в эпицентр взрыва (рядовые воины-секироносцы, не знающие умных слов, называют такие места Следами Ока Гневного Бога). И хотелось бы знать, зачем они туда полезли…