Мятежная - Вероника Рот

– Хорошо. К счастью, я захватила обезболивающее, – отвечаю я. Так здорово поговорить о чем-то положительном. Хотя бы о том, как заживает рана. – Но не думаю, что использовала здравый смысл. Я периодически пользуюсь этой рукой, и случалось, падала прямо на плечо.

– Когда все закончится, времени, чтобы зажить, будет достаточно.

– Ага, – отвечаю я. – Или уже не будет иметь значения, поскольку я буду мертва, – добавляю я мысленно.

– Вот, – говорит он, доставая из заднего кармана небольшой нож и отдавая его мне. – На всякий случай.

Я убираю нож в карман. Теперь я чувствую себя еще более нервно.

Бесфракционники ведут нас по улице, а потом сворачивают в мрачный переулок, где пахнет отбросами. Крысы пищат и в ужасе разбегаются у нас из-под ног. Я вижу лишь их хвосты, исчезающие между кучами мусора, пустыми мусорными баками и сырыми картонными коробками. Я дышу ртом, чтобы меня не стошнило.

Эдвард останавливается рядом с полуразвалившимся кирпичным домом и с трудом открывает железную дверь. Я вздрагиваю, инстинктивно ожидая, что здание рухнет, если он потянет ручку слишком сильно. Окна покрыты таким слоем грязи, что почти не пропускают свет. Мы идем следом за Эдвардом в комнату с мокрыми стенами. В мерцающем свете фонарика я вижу… людей.

Они сидят на скатанных постелях, копаются в открытых банках с едой или пьют воду из бутылок. Дети в одежде всех цветов снуют между взрослыми. Дети бесфракционников.

Мы на их складе. Бесфракционники, которые должны были бы жить по отдельности, хаотично, безо всякого общественного устройства… они здесь вместе. Настоящая фракция.

Увиденное меня поражает. Они совершенно нормальны. Не дерутся. Не избегают друг друга. Некоторые шутят, другие тихо переговариваются. Но постепенно осознают, что здесь находятся чужие, которых тут быть не должно.

– Пойдем, – говорит Эдвард, маня нас пальцем. – Она там.

Мы продвигаемся в глубь дома, вроде бы заброшенного, и нас встречают молчанием и внимательными взглядами. Наконец, я не сдерживаюсь и задаю мучающий меня вопрос:

– Что здесь происходит? Почему вы здесь вместе?

– Ты думала, они… мы разобщены? – через плечо бросает Эдвард. – Да, так было долгое время. Все слишком голодали, чтобы интересоваться чем-то, кроме поиска еды. Но, когда Сухари начали давать им продукты, одежду, инструмент и все такое, они стали сильнее. Начали выжидать. Они уже были такими, когда я пришел к ним, и приняли меня.

Мы выходим в темный коридор. Я чувствую себя здесь как дома. Темнота и тишина напоминают тоннели Лихачества. А вот Тобиас начинает медленно наматывать и стаскивать с пальца нитку из своей рубашки. Он понимает, к кому мы идем. А я – даже не имею представления. Как же получается, что я так мало знаю о парне, который сказал, что любит меня? Парне, чье настоящее имя обладает такой силой, что оставляет нас живыми в вагоне, полном врагов.

Эдвард доходит до металлической двери и стучит в нее кулаком.

– Подожди, ты сказал, они стали выжидать? – спрашивает Калеб. – А чего именно они ждали?

– Когда мир начнет разваливаться на части, – отвечает Эдвард. – Что сейчас и происходит.

В проеме появляется сурового вида женщина с помутневшим глазом. Другим, здоровым – она оглядывает всех нас.

– Бродяги? – спрашивает она.

– Не совсем, Тереза, – отвечает Эдвард, показывая большим пальцем через плечо. – Вот это – Тобиас Итон.

Тереза пару секунд смотрит на Тобиаса и кивает:

– Точно, он. Подожди.

Она захлопывает дверь. Тобиас судорожно сглатывает, его кадык прыгает.

– Ты знаешь, кого она должна позвать? – спрашивает Калеб у Тобиаса.

– Калеб, будь добр, заткнись, – отвечает он.

К моему удивлению, брат подавляет свое врожденное любопытство, приведшее его к эрудитам.

Дверь снова открывается, и Тереза отходит в сторону, пропуская нас внутрь. Мы входим в бывшую бойлерную, из всех стен торчат трубы и механизмы. Это настолько неожиданно, что я сразу ударяюсь локтями и коленями. Тереза ведет нас через лабиринт из железных конструкций в противоположный конец помещения, где над столом с потолка свисают несколько лампочек.

У стола стоит женщина средних лет. У нее вьющиеся черные волосы и оливковая кожа. Ее лицо жесткое и угловатое, почти что некрасивое.

Тобиас сжимает мою руку. В это мгновение я понимаю, что у него и у женщины носы одинаковой формы. На ее лице он кажется слишком крючковатым и длинным, но совершенно нормален для мужских черт. Я замечаю и другое сходство. Такая же мощная нижняя челюсть, выразительный подбородок, приподнятая верхняя губа, торчащие уши. Только глаза у нее не голубые, а темные, почти черные.

– Эвелин, – говорит он. Его голос немного дрожит.

Эвелин – имя жены Маркуса, матери Тобиаса. Я отпускаю его руку. Всего несколько дней назад я вспоминала ее похороны. А теперь она стоит передо мной, и ее взгляд холоднее, чем у любой другой женщины из Альтруизма, которых я когда-либо видела.

– Привет, – говорит она, обходя стол. – Ты выглядишь старше.

– Да, еще бы. С течением времени это со всеми случается.

Он знал, что она жива. Как давно он это выяснил?

– Ты наконец-то пришел… – с улыбкой начинает она.

– Не по той причине, о которой ты думаешь, – перебивает он. – Мы бежали от эрудитов, и единственным шансом на успех было сказать твоим кое-как вооруженным лакеям свое имя.

Должно быть, она его злит. Но я не могу отделаться от одной мысли. Знай я, что моя мама жива, – я не стала бы с ней разговаривать так, как сейчас говорит со своей матерью Тобиас. Независимо от того, что она мне сделала.

Мне становится больно. Я пытаюсь выбросить все лишнее из головы и сосредоточиться на происходящем. На столе лежит большая карта, покрытая непонятными отметками. Очевидно, карта города. На стене висит доска, на которой расчерчена таблица. Но я не могу разобраться, что в ней, она сделана стенографией, которой я не знаю.

– Хорошо, – продолжая улыбаться, говорит Эвелин, но уже без прежнего оттенка веселья во взгляде. – Тогда представь мне твоих товарищей-беженцев.

Ее взгляд падает на наши руки, которые соединены вместе. Тобиас мгновенно разжимает пальцы. Сначала он показывает на меня.

– Трис Прайор. Калеб, ее брат. Их друг, Сьюзан Блэк.

– Прайор, – говорит она. – Знала я нескольких Прайоров, но Трис среди них не было. А вот Беатрис…

– Ну, я тоже знаю нескольких Итонов, тех, что в живых, но среди них нет Эвелин, – отвечаю я.

– Я предпочитаю называть себя Эвелин Джонсон. Особенно среди альтруистов.

– А я предпочитаю называть себя Трис, – отвечаю я. – И мы не альтруисты. По крайней мере не все.