Дочери смотрителя маяка - Джин Пендзивол

— Он не утонул, — отзывается старушка.

— Тогда что с ним случилось?

Она медлит, прежде чем ответить. Она сидит в кресле, волосы расчесаны и заплетены в тугую косу, которая переброшена через плечо, и она сняла очки.

— Иногда мне кажется, что лучше не знать конца до начала.

Так что я продолжаю.

— Хорошо. С тысяча девятьсот девятнадцатого по тысяча девятьсот двадцатый.

Пятница, 13 июня. — Вчера ночью была великолепная полная луна, которая пыталась затмить маяк. Я взял Питера с собой, и мы плавали в нашей маленькой лодке вокруг ставшего нам домом острова в лунном свете в предутренние часы. Бывает, это озеро ведет себя как цивилизованная, достойная женщина, нежная и воспитанная, и оно практически усыпляет мою бдительность. Но я учусь. Оно капризно и подвержено приступам ярости, при малейшем поводе устраивает бурю, набрасывается на нас бесконечное количество дней, пока его ярость не спадет и оно не станет снова спокойным. Выстраивая отношения с ним, нужно всегда быть настороже.

Мы с Лил высадили овощи на высоких грядках на солнце, и я расширил наш картофельный участок возле залива Уолкер, чтобы посадить там свеклу и репу. «Красная лисица» навещала нас пару недель назад по пути из Порт-Артура к району рыбной ловли, и нам привезли письма и газеты, так что мы снова в контакте с внешним миром. Многие по-прежнему болеют гриппом, и, когда я ездил в город, Лил настаивала на том, чтобы оставаться с Питером здесь, на маяке. Я не могу ее за это винить.

Среда, 23 июля. — Я продолжаю восхищаться знаниями и умениями моей жены. В промежутках между работой на маяке и уходом за нашими посадками она передает мне свои знания об этой земле. В наш котелок часто попадает добыча из ее ловушек, и она уже начала запасать еду на зиму, когда мы будем изолированы от мира, — солить рыбу, варить варенье из ягод и сушить травы. Я несколько раз выходил на озеро с семьей Ниеми на их буксире, помогая им вытаскивать сети и потрошить рыбу, которую они потом отвозят в Кемп Фишерис на переработку. Они живут в Порт-Артуре, но для летнего рыболовного промысла разбивают лагерь на берегу залива Уолкер. Для меня это тяжелая работа, и я занимаюсь этим только в хорошую погоду, а Лил в это время сама управляется с работой на маяке. Мы не подавали заявку на помощника. Мы с Лил смогли разделить нагрузку, и департамент, похоже, доволен таким решением.

На страницах лето переходит в осень, осень в зиму, а я все еще читаю. В некоторых местах есть повторения — одни и те же перечисления посетителей и того, сколько топлива они потратили, что ели, но мне не скучно. На самом деле. Это лучше, чем скрести забор, и теперь мне легче разбирать рукопись. Наверное, я к ней привыкла. Я беру следующий дневник, он начинается 1921 годом.

Вторник, 6 апреля. — Сегодня прибыл «Джеймс Уэйлен», и началось строительство поста подачи противотуманных сигналов. Мы собрали каркас в нескольких метрах от основного здания маяка, и устанавливаем диафон. Команда осталась у нас ночевать, и хорошо, что Лил с Питером как раз уехали, чтобы в кои-то веки навестить двоюродную сестру Лил, которая недавно вышла замуж и переехала в Порт-Артур. Время очень удачное, тем более что Лил должна скоро родить.

Четверг, 15 апреля. — Сегодня прибыла «Красная лисица» с новостями о Лил. Она вчера родила мальчика. Хочу ее навестить и быстро вернусь со шведом, а племянник Сазерленда пока последит за маяком. Назвали сына Чарльз.

— Ваш брат.

Я считаю про себя. Господи, ему было больше восьмидесяти лет! Он совсем сошел с ума, раз вышел на озеро один на той лодке.

— Да.

Я продолжаю читать еще около часа. Таким странным образом я помогаю ей снова увидеть свое прошлое и те его моменты, о которых она, возможно, даже не знала. Как об этом Грейсоне. Ее брат, должно быть, читал эти дневники раньше; я вижу, что она пытается понять, почему он отправился на остров, чтобы их забрать. Почему сейчас. Мы обе ищем ответы, но, что касается меня, я даже не знаю, какими должны быть вопросы.

Темнеет, и в помещении загорается свет. На заднем плане слышится тихий шум дома, а мой голос тем временем рассказывает про дни жизни на острове еще до того, как родилась старушка.

Я дочитываю до конца 1924 года.

— Все, — говорю я, — этот дневник закончился.

— Значит, ты слишком устала, чтобы продолжить?

— Нет, я просто…

Я перебираю дневники, складываю их в стопку.

— Следующего здесь нет.

Пожилая дама откидывается на спинку кресла и вздыхает; похоже, она расстроена, и я понимаю, что именно в нем она ожидала найти ответы.

— Что случилось в 1925 году, мисс Ливингстон?

Она говорит еле слышным шепотом:

— Родились мы с Эмили.

Элизабет

И вот я нахожусь в конце, почти вся моя жизнь позади, но я не знаю о начале. Озеро втайне замышляло скрыть от меня правду. Озеро и Чарли. В потрепанных книгах нет никаких ответов на вопросы о моем прошлом. Дневники совсем не пролили света на то, что руководило действиями моего брата, когда он вышел на озеро на своей лодке, держа курс на Порфири. Он это предвидел. После всех этих лет он все еще имеет власть надо мной.

Я чувствую на себе взгляд девушки. Полагаю, она ждет ответа.

— А следующий дневник? — Я пытаюсь говорить ровным голосом, не желая проявлять эмоции, которые бурлят во мне. — С какого года он начинается?

— С тысяча девятьсот тридцатого. Хотите, чтобы я начала читать его?

В одной из комнат слышны голоса. Там мистер Андроски с семьей. Я слышу возбужденную болтовню его внучки. Маленький ребенок, лет четырех или пяти. Они навещают его каждую неделю. Я месяцами наблюдала за этим ритуалом и теперь могу воссоздать его перед своими невидящими глазами: сын толкает отцовское кресло-каталку на застекленную террасу, где они за кофейным столиком поглощают еду на вынос, старик радостно впитывает безграничную энергию юных. Отрываясь от картофеля-фри, ребенок носится по комнате с игрушкой — персонажем из какого-то недавнего мультика, — исполняющей в ее руках кульбиты.

— Нет, Немо, дедушке нужен стул на колесиках, потому что у него ножки устали ходить. Быстро! Спрячемся в кустах, чтобы акулы нас не поймали!

Каждую неделю они приносят мистеру Андроски молочный шоколадный коктейль, который он с удовольствием потягивает, пока отец девочки разрывается между ней и отцом, то и дело придвигая к озорнице остывшие куриные наггетсы, которые, как я знаю, разложены на обертке из восковой бумаги, и задавая пожилому мужчине один и тот же перечень вопросов и получая один и тот же перечень ответов.

— Как ты на этой неделе, пап?

— Все еще нахожусь по правильную сторону от травы. Думаю, это все, что имеет значение.

— Как кормят?

— Не на что жаловаться. Да и все равно никто не будет слушать.