Неистовый. Повесть о Виссарионе Белинском - Лев Исаевич Славин

Перед ним лежал «Телескоп» с «Философическим письмом». Сергей Семенович делал из него выписки. Он готовил доклад. Запоздалый несколько. Более прыткие доносчики опередили его. Придется взять обстоятельностью и энергией комментариев. Разумеется, Сергей Семенович ознакомился с изделиями своих конкурентов. Но ни Вигель, ни митрополит Серафим, ни Строганов, ни все прочие не осведомляли власти с достаточной отчетливостью о содержании «Философического письма», подчеркивая главным образом свое благонамеренно-патриотическое негодование.

Синим карандашом Сергей Семенович ставил цифру возле каждого из антиправительственных утверждений Чаадаева. Красным подчеркивал особо кощунственные. Иногда откидывался на спинку кресла и любовался. Донос приобретал вид солидный и вместе с тем нарядный.

1. Русский народ повторяет зады европейской истории.

2. Столетиями там складывались идеи долга, закона, правды, порядка: У нас нет этих начал.

3. Это сделало нас неспособными к серьезной мысли и систематической работе, развило равнодушие к добру и злу, истине и лжи.

4. ...Мы должны бы соединить в себе два великие начала разумения: воображение и рассудок.

5. Причина изоляции России в связи ее судьбы с Византией. Ведомые злою судьбою, мы заимствовали первые семена нравственного и умственного просвещения у растленной, презираемой всеми Византии.

6. Руководящим принципом истории, всемирно-исторического прогресса является провидение, или мудрый разум, управляющий событиями и влияющий на ум человека.

7. В этом смысле и надо понимать христианство, религиозное

единство.

8. Главная движущая сила новой истории — христианство.

9. Его наиболее созидательная часть — католичество.

22 октября 1836 года Сергей Семенович Уваров получил высочайшее повеление. Не прямо, конечно, из рук самодержца, а через графа Бенкендорфа. Люди постарше помнили волнообразный жизненный путь Сергея Семеновича. Он ведь когда-то разделял свободолюбивые порывы императора Александра I. (Разделять увлечения своего повелителя, даже самые дерзостные, совсем не опасно.) И в те времена Сергей Семенович, как человек просвещенный в дидеротско-руссоистско-вольтеровском духе, был поставлен во главе Академии наук. Как президент этого славного учреждения в том же вольнолюбивом 1818 году произнес речь, где превознес политическую свободу как «прекрасный дар бога»! Подумайте только! Да, да, так говорил Сергей Семенович Уваров, тогда участник знаменитого литературного общества «Арзамас», сентиментальный друг Жуковского.

По все это было «до».

А «после» Сергей Семенович с проворством оборотня переменил свои такие, мнилось, исконные убеждения. Теперь другое. Субординация! Русификация! Незыблемость крепостного права! Жаль, что в те времена не существовало бюро патентов. Уваров мог бы запатентовать свое изобретение — триединую формулу, на многие десятилетия ставшую заповедью мракобесов и даже вошедшую в герб Уварова: самодержавие, православие, народность. Зато Сергей Семенович не только остался президентом Академии наук, но и прибавил к этому высокому званию пост министра народного просвещения. Таков Уваров. Таковы Уваровы, обаятельные, грубые, циничные, лгуны и стяжатели. Как, еще и стяжатели? Ого! Когда помирал от скарлатины молодой граф Шереметев (впоследствии выздоровевший), муж его двоюродной сестры, Сергей Семенович, ближайший наследник, уже потирал руки в чаянии наследства и даже начал опечатывать сургучом... впрочем, об этом лучше всего написал Пушкин, зашифровав сатиру на Уварова в оде «Па выздоровление Лукулла»:

А между тем наследник твой, Как ворон к мертвечине падкий, Бледнел и трясся над тобой, Знобим стяжанья лихорадкой. Уже скупой его сургуч Пятнал замки твоей конторы; И мнил загресть он злата горы В пыли бумажных куч. Он мнил: «Теперь уж у вельмояс Не стану нянчить ребятишек; Я сам вельможа буду тож, В подвалах, благо, есть излишек. Теперь мне честность — трын-трава! Жену обсчитывать не буду И воровать уже забуду Казенные дрова!»

Высочайший гриф на донесении Уварова повелевал: первое — журнал «Телескоп», напечатавший «Философическое письмо» Чаадаева, запретить. Второе — виновных отрешить от должности и вытребовать сюда к ответу... Редактора бывшего профессора Надеждина выслать в Усть-Сысольск, цензора Болдырева от должности отставить за нерадение по службе.

Ну, а как же быть с виновником всего этого переполоха в стране? Как быть с автором? В тюрьму? За что? Такой статьи нет, чтобы сажать за произведение, опубликованное с дозволения цензуры. Оставить автора на свободе? Тоже не дело. Тут нужно изобрести что-то такое, что позволило бы властям в тюрьму автора не запирать, но в то же время на свободе не оставлять.

И соединенная бюрократически-царедворческая мысль нашла выход из положения. Разве «Философическое письмо» мог написать нормальный человек? Ведь это типичный бред, плод свихнувшегося ума, бессвязный лепет безумца! Так родился третий пункт высочайшего повеления: «за сочинителем статьи «Философическое письмо» Чаадаевым П. Я. иметь медико-полицейский надзор». Вот до чего дошла забота государства о добром здравии своих подданных. Так оно и было выражено в официальном отношении:

«...появившаяся в журнале «Телескоп» № 15 статья «Философическое письмо» выраженными в ней мыслями возбудила во всех без исключения русских чувства гнева, отвращения и ужаса, в скором времени, впрочем, сменившиеся на чувства сострадания, когда узнали, что достойный сожаления соотечественник страдает расстройством и помешательством рассудка. Принимая в соображение болезненное состояние несчастного, правительство в своей заботливости и отеческой попечительности предписывает ему не выходить из дому и снабдить его даровым медицинским пособием, для чего местное начальство имеет назначить особого из подведомственных ему врача».

Так один из умнейших, образованнейших и отважнейших мыслителей России, «всегда мудрец, а иногда мечтатель и ветреной толпы бесстрастный наблюдатель», был официально объявлен сумасшедшим. До гробовой доски.

Разумеется, Сергей Семенович Уваров, получив из рук графа Александра Христофоровича Бенкендорфа высочайшее повеление, изобразил на своем лице восхищение не только мудростью оного, но и бесконечной гуманностью его: подумайте только, вместо того чтобы сгноить Чаадаева в одном из бесчисленных казематов Российской империи — облагодетельствовать его бесплатной медицинской помощью! И все-таки среди боязливого молчания, охватившего русское общество, нашелся один человек, который поднял голос в оправдание Чаадаева, используя свои старые придворные связи.