Доктор Смерть - Джонатан Келлерман

— Ваш сын сердился на свою мать?

— Нет, — произнес Досс таким тоном, словно я был полным идиотом. — Он злился на судьбу. Таким образом мой сын дает выход своим чувствам.

— Документируя их?

— Упорядочивая. Расставляя на свои места. Лично я считаю, что это замечательный способ борьбы со стрессом. Он дает возможность отбросить эмоциональный мусор, разобраться в действительном положении дел, понять, как ты к этому относишься, а затем двигаться дальше. Потому что, какой еще остается выбор? Погрязнуть в чужом горе? Позволить, чтобы оно тебя унижало?

Он ткнул в меня пальцем, словно я его в чем-то обвинял.

— Наверное, вам такой подход кажется бессердечным, — продолжал он. — Пусть будет так. Вы не жили в моем доме, не перенесли то, что пришлось пережить мне. Джоанне потребовалось больше года на то, чтобы уйти от нас. У нас было время свыкнуться с неизбежным. Эрик умный парень — пожалуй, он самый умный человек из всех, кого я знаю. И тем не менее, это произвело на него огромное впечатление. Он как раз поступил в Стэндфорд, но после второго семестра вернулся домой, чтобы быть рядом с матерью. Эрик ее очень любил — помните об этом, решая, поступил ли он бессердечно, делая эти снимки.

А Джоанне на это было наплевать. Она просто лежала в постели — фото прекрасно передает то, как все было на самом деле. Не могу понять, откуда у нее, в конце концов, нашлись силы связаться с тем сукиным сыном, который ее убил.

— Вы имеете в виду доктора Мейта?

Досс пропустил мои слова мимо ушей, поглаживая серебряный телефон. Наконец наши взгляды встретились. Я улыбнулся, показывая, что не собираюсь быть судьей. Его веки чуть дернулись вниз. Из-под них самородками антрацита сверкнули глаза.

— Фотографии я заберу.

Он подался вперед, протягивая руку, и мне снова пришлось встать, чтобы вернуть снимки.

— А как к этому отнеслась Стейси? — спросил я.

Досс, не спеша, расстегнул молнию бумажника и аккуратно уложил в него фотографии. Опять закинул ногу на ногу. Покрутил в руках телефон, словно надеясь, что чей-нибудь звонок избавит его от необходимости отвечать.

— Стейси, — наконец сказал он, — это уже совсем другая история.

Я включил компьютер и вышел в «Интернет». Доктор Мейт упоминался больше чем на ста страничках.

В основном это были перепечатки газетных статей, повествующих о «туристическом бюро» Мейта, организующем путешествие в один конец. Доводы «за» и «против»; сторонники и противники приводили массу аргументов. Все споры на выдержанном интеллектуальном уровне. Никакой психопатии, ни намека на хладнокровное смакование подробностей убийства.

На «страничке доктора Смерть» были представлены фотография Мейта, льстящая оригиналу, краткий перечень судебных процессов, закончившихся его оправданием, и биография. Мейт родился шестьдесят три года назад в Сан-Диего, окончил там химический факультет университета, а затем работал в лаборатории одной нефтяной компании. В сорок лет он поступил в медицинский колледж в Гвадалахаре, в Мексике, потом проходил врачебную практику и в возрасте сорока шести лет получил лицензию терапевта.

Никаких курсов повышения квалификации. В биографии перечислялись лишь должности в департаменте здравоохранения по всему Юго-Западному побережью. Мейт работал с бумагами, в основном занимаясь проблемами вакцинации. Никаких указаний на то, что он лечил хотя бы одного больного.

Начать в зрелом возрасте новую для себя карьеру врача, при этом избегая общения с живыми людьми. Неужели медицина привлекла Мейта возможностью приблизиться к смерти?

В конце странички приводился контактный телефон: связаться с Мейтом можно было только через его адвоката Роя Хейзелдена. Адреса электронной почты не было.

Далее рассказ о деятельности Роджера Демона Шарвено, специалиста по респираторным заболеваниям клиники в Буффало, штат Нью-Йорк. Полтора года назад Шарвено сознался, что отправил на тот свет больше трех десятков своих пациентов, введя в вены хлорид калия — чтобы «облегчить переход в лучший мир». Адвокат Шарвено заявил, что его подзащитный является психически ненормальным, и настоял на обследовании. Консилиум поставил диагноз «пограничное состояние» и прописал Шарвено успокоительное средство имипрамин. Через несколько дней Шарвено отказался от своих показаний. Против него осталось только то, что во всех случаях подозрительной смерти он имел доступ к блоку интенсивной терапии. То же самое можно было сказать еще про трех сотрудников клиники, поэтому полиция освободила Шарвено, объявив, что расследование «будет продолжаться». Шарвено согласился дать интервью местной газете, в котором заявил, что находился под влиянием некоего таинственного доктора Берка, которого никто никогда не видел. Вскоре после этого он умер, приняв смертельную дозу имипрамина.

Последовало пристальное разбирательство деятельности других врачей, работающих в Буффало. Было установлено, что в больницах и санаториях штата работало несколько человек с криминальным прошлым. Глава департамента здравоохранения пообещал ужесточить контроль.

Запросив систему, я обнаружил лишь одну ссылку на дело Шарвено: в статье сообщалось о том, что расследование застопорилось, а также делалось предположение, что смерть тридцати шести больных объясняется естественными причинами.

Следующее дело было десятилетней давности. Четыре медсестры в Вене убили около трехсот человек, вводя им смертельные дозы морфия и инсулина. Арест, следствие, суд, обвинительный приговор, сроки заключения от пятнадцати лет до пожизненного. Приводились слова Элдона Мейта, утверждавшего, что убийцами двигало чувство сострадания.

Похожее дело, разбиравшееся через два года в Чикаго: парочка медсестер-лесбиянок отправляла в мир иной пожилых людей, страдающих неизлечимым недугом. Одна, та, которая согласилась сотрудничать, была освобождена от судебного преследования. Другая получила пожизненный срок без права на амнистию. И снова рассуждения доктора Мейта по данному вопросу.

Смотрим дальше. Дело, разбиравшееся в Кливленде всего два месяца назад. Кевин Артур Гаупт, санитар, работавший ночным дежурным в скорой помощи, решил сократить курс лечения двенадцати алкоголиков, которых забирала с сердечными приступами его бригада. По дороге в больницу Гаупт просто зажимал им ладонью нос и рот. Все всплыло на поверхность, когда одна из намеченных жертв, придя в себя, оказала яростное сопротивление. Гаупт был обвинен в нескольких убийствах, признал себя виновным и получил тридцать лет тюрьмы. Мейт интересовался во всеуслышанье, разумно ли тратить деньги налогоплательщиков на воскрешение закоренелых пропойц.

Сообщение из Нидерландов, где помощь в сведении счетов с жизнью перестала быть уголовно наказуемым деянием: число случаев эвтаназии растет и составляет в настоящий момент два процента от общего количества смертей. Двадцать пять процентов голландских врачей признались, что им приходилось прекращать страдания смертельно больных пациентов без их согласия.