Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

— Видишь, презренный, как легко тебя вывести на чистую воду! — гневно проговорил атаман. — Ты настолько гадок, что я не стану даже марать свой кинжал твоей кровью — слишком много чести! Я привяжу тебя к хвосту своего коня и завтра, когда взойдет солнце, отправлюсь в лес и буду скакать до тех пор, пока солнце не зайдет за холмами Зулиэйки!

Тут мой бедный брат совершенно пал духом.

— Вот оно, суровое проклятие моего отца, которое обрекает меня теперь на позорную смерть! — воскликнул он в слезах. — Прощай, сестра моя родная, и ты, дорогая Зораида, — не видать вам спасения!

— Хватит прикидываться невинной овечкой, все равно никого не разжалобишь! — прервал его стенания один из разбойников, связывая ему руки за спиной. — Убирайся вон из шатра! А то гляди, как наш атаман уже кривится да посматривает на кинжал. Давай шевелись, если хочешь прожить еще ночь!

Разбойники собрались уже было вывести моего брата из шатра, но столкнулись при входе с тремя другими, которые тычками гнали перед собой еще одного пленного. Войдя в шатер, они сказали:

— Мы привели тебе пашу, как ты приказывал! — сообщили они и подвели пленника к атаману, восседавшему на подушках.

При этих обстоятельствах брат мой смог хорошо рассмотреть невольника, предъявленного атаману, и отметил поразительное сходство между ним и собой, только лицо у того было посмуглее и борода чернее.

Атаман, похоже, весьма удивился появлению нового пленника.

— Кто же из вас настоящий паша? — спросил он, переводя взгляд с моего брата на смуглолицего человека.

— Если тебе нужен паша Зулиэйки, то это я! — горделиво ответил похожий на меня пленник.

Атаман посмотрел на него долгим суровым взглядом и дал знак увести пашу, не сказав при этом ни слова.

После того как его приказание было исполнено, он подошел к моему брату, самолично разрезал кинжалом веревки, связывавшие ему руки, и жестом пригласил его сесть рядом с собой на подушках.

— Мне очень жаль, чужеземец, — проговорил он, — что я принял тебя за того негодяя. Так уж вышло — волею небес неисповедимый случай отдал тебя в руки моих братьев именно в тот час, в который назначено было погибнуть нечестивцу.

Брат мой попросил об одной-единственной милости — позволить ему не мешкая продолжить путь, ибо всякое промедление может оказаться для него губительным. Атаман захотел узнать, какие такие спешные дела заставляют его так торопиться, а когда Мустафа рассказал ему обо всем, он принялся уговаривать брата переночевать тут, чтобы и самому отдохнуть, и коню передышку дать, и пообещал, что завтра покажет ему короткий путь, по которому он за полтора дня легко доберется до Балсоры. Брат согласился, после чего ему преподнесли чудесные угощения, отведав которых он улегся спать в атаманском шатре и проспал тихо-мирно до самого утра.

Проснувшись, он обнаружил, что в шатре никого нет, только снаружи раздавались чьи-то голоса — судя по всему, это атаман разговаривал с темнолицым старикашкой. Прислушавшись к их разговору, брат с ужасом понял, что вредный карлик пытается склонить атамана к тому, чтобы убить пришельца, ибо если его отпустить, говорил старик, то он непременно всех их выдаст.

Мустафа догадался, что карлик зол на него за унижение, причиной которого он стал поневоле. Атаман, похоже, колебался.

— Нет, — произнес он после минутного молчания. — Он мой гость, а долг гостеприимства для меня священен. К тому же он не похож на человека, который побежит нас выдавать.

Сказав так, он откинул полог шатра и вошел внутрь.

— Мир тебе, Мустафа! — поприветствовал атаман своего гостя. — Приглашаю тебя угоститься утренним напитком, а затем собирайся в путь!

Атаман протянул брату чашу с шербетом. Подкрепившись, они взнуздали коней, и Мустафа вскочил в седло с легким сердцем — признаться, с гораздо более легким, чем когда он прибыл сюда. Вскоре уже лагерь остался позади, и они поскакали широкой тропой, которая вела через лес. Атаман рассказал моему брату, что тот паша, которого они вчера поймали, клятвенно обещал никого не трогать, если кто-то из людей атамана ступит на принадлежавшие паше земли. Но вот несколько недель назад он захватил одного из самых храбрых их товарищей и, предав его страшным пыткам, повесил. Они долго выслеживали коварного пашу, и теперь пришел его смертный час. Мустафа побоялся что-то возразить на это, радуясь про себя тому, что остался цел и невредим.

На окраине леса атаман придержал коня, объяснил брату, как ему ехать дальше, и, протянув руку на прощание, сказал:

— Мустафа, волею причудливого случая ты оказался гостем разбойника Орбазана. Я не стану просить тебя молчать обо всем, что ты видел и слышал. Тебе пришлось изведать смертный страх, и я в долгу перед тобой за причиненную тебе несправедливость. Прими на память сей кинжал, и, коли тебе когда-нибудь понадобится помощь, пошли его ко мне, и я сразу же поспешу к тебе на подмогу. Возьми и этот кошель, он может пригодиться тебе в путешествии.

Брат поблагодарил его за такое великодушие, взял кинжал, но от кошелька решительно отказался. Орбазан еще раз пожал ему руку, бросил кошель на землю и стрелою пустился прочь, тут же исчезнув в глубине леса. Когда Мустафа понял, что ему уже ни за что не догнать атамана, он сошел с коня, чтобы поднять с земли кошелек, и в испуге отпрянул, увидев, сколь велика щедрость гостеприимного разбойника, одарившего его, как оказалось, несметным богатством. Он возблагодарил Аллаха за счастливое спасение, уповая на Его милосердие и к благородному разбойнику, после чего в хорошем расположении духа продолжил свой путь в Балсору.

Лезах умолк и выжидающе посмотрел на Ахмета, пожилого купца.

— Если все так, как ты рассказываешь, — проговорил тот, — то я готов переменить мое мнение об Орбазане, ибо с братом твоим он и вправду обошелся хорошо.

— Да, он показал себя как истинный мусульманин! — воскликнул Мулей. — Но я надеюсь, что на этом твоя история не кончается! Думаю, всем присутствующим не терпится узнать, что было дальше с твоим братом и сумел ли он в конце концов спасти Фатиму, твою сестру, вместе с красавицей Зораидой.

— Ну, раз вам не наскучило слушать меня, я с удовольствием продолжу, — согласился Лезах, — ибо моему брату, надо сказать, пришлось пережить еще немало удивительных приключений.

На седьмой день пути к полудню Мустафа добрался до городских ворот Балсоры. Едва устроившись в ближайшем караван-сарае, он кинулся расспрашивать, когда откроется невольничий рынок, который здесь проводился раз в году. К своему несказанному ужасу, он услышал в ответ, что рынок уже закрылся два дня назад, и значит он опоздал. Все, с кем он разговаривал, искренне сочувствовали ему и утверждали в один голос, что, опоздав, он много потерял, потому что в самый последний день привели двух невольниц — необыкновенных красавиц, просто глаз не оторвать. Покупатели за них прямо в драку лезли, так что в результате они были проданы по немыслимой цене, которая оказалась по карману только их теперешнему хозяину. Брат попросил рассказать ему подробнее о красавицах, и вскоре у него не осталось ни малейшего сомнения, что речь идет о несчастных девушках, которых он искал. Он узнал, что человек, купивший их, живет в сорока часах пути от Балсоры и что зовут его Тиули-Кос; узнал он и то, что человек этот знатный, богатый, но уже в летах и что прежде он был кападун-пашой при султане, теперь же, имея несметное состояние, удалился на покой.