Гобелен - Карен Рэнни

Поставив поднос на столик у двери, она осторожно постучала. Услышав крик «войдите!», улыбнулась и, переступив порог, ногой прикрыла за собой дверь.

В комнате царил полумрак, горела лишь тонкая восковая свеча на тумбочке у кровати. Там же Лаура заметила бутылку с шерри — рубиновым в свете свечи. И почти сразу же уловила густой аромат цветов, струившийся с лоджии — импровизированной оранжереи. Было довольно тепло, так как за день комната успела хорошо прогреться.

К вечеру пошел дождь, и капли стучали в оконные стекла — то был единственный звук, которым встретила Лауру темнота.

Поставив поднос на стол, она вопросительно взглянула на графа.

Он окинул ее взглядом и отвернулся к окну.

— Я принесла вам ужин, милорд, — сказала девушка.

— А теперь уходите, — ответил он, даже не повернувшись к ней.

Он боялся повернуться, боялся взглянуть на нее еще раз, по ее образ — волшебное видение — по-прежнему стоял перед ним. Невинная девочка, такая юная и начитанная, но пока несведущая в жизни, она ничего не знала о стихиях, которые разбудила своим появлением, не знала, чем рискует, оставаясь здесь.

— Вы действительно хотите, чтобы я ушла? — спросила Лаура, сделав шаг в его сторону.

Немного помедлив, она сделала еще один шаг и осторожно прикоснулась к плечу Алекса. Почувствовав сквозь тонкий шелк рубашки тепло ее пальцев, он замер на мгновение. Затем, сделав над собой усилие, отстранил руку. Ему очень ее не хватало сегодня… Он даже спросил у миссис Седдон, где она. Думал, что она могла пойти погулять с кем-нибудь — может, с кем-то из слуг? А может, ей уже сделали предложение? Может, она целуется со своим кавалером или занята еще менее невинным делом?

— Уходите, — повторил граф.

Неужели она и в самом деле слаба разумом? Неужели не понимает, что играет с огнем?

Он указал на дверь, давая понять, что не желает ее видеть.

Но Лаура чувствовала: ему ужасно тяжело в одиночестве. Он казался таким неприступным, этот высокомерный и надменный граф, но все-таки он оставался таким же, каким был прежде.

Сделав вид, что не заметила жеста Алекса, она прижалась щекой к его спине. Сквозь шелк рубашки Лаура почувствовала тепло его тела. И почувствовала, как напряглись мышцы графа. Значит, он понимает, что происходит…

Ей отчаянно хотелось обнять его, хотелось откинуть его волосы и поцеловать в лоб — сделать то, что когда-то не раз делал он, успокаивая ее. Да, только Алекс мог успокоить ее, и только к нему она всегда могла прийти, зная, что он сумеет найти для нее и нужные слова, и ласку.

Лаура вновь положила руку ему на плечо. Затем принялась легонько поглаживать по спине.

Граф стиснул зубы и зажмурился. Кулаки его судорожно сжались. Ему казалось, маска давит на лицо и он вот-вот задохнется… Хотелось сорвать ее, хотелось освободиться от этого проклятия — ведь все остальные наслаждались светом и солнцем!

Но он не шевельнулся.

Лаура по— прежнему поглаживала его по спине. Кончики ее пальцев скользили по шелку рубашки, словно она что-то рисовала. Она не знала, что граф едва сдерживается, не знала, что ее дыхание, ее запах, тепло ее тела сводят его с ума.

Сделав еще полшага, Лаура прижалась грудью к его спине.

— Уходите, — снова повторил граф.

Как утопающий он хватался за соломинку. Запах, исходивший от Лауры, притягивал его, и он в эти мгновения желал лишь одного — прижаться к ней, слиться воедино с этой глупой девчонкой с замашками распутницы и улыбкой младенца.

Однако она не уходила.

Но разве кто-нибудь принуждал его терпеть эти муки? Ведь он по-прежнему мужчина! Пусть и в образе чудовища. Неужели она настолько несведуща, что не знает, как ее прикосновения отзываются в нем? Неужели не может понять, что ее запах — запах роз и женщины — кружит ему голову? Бедняжка, она не осознает грозящую ей опасность, не чувствует, что гордость его вот-вот падет под напором инстинкта…

Нет, следует взять себя в руки. Если ему когда-нибудь и случится сблизиться с женщиной, то с одной лишь целью — во имя рождения наследника.

Ушло то время, когда он мог валяться в траве у реки с какой-нибудь красоткой. Ушло то время, когда он мог смотреть в глаза возлюбленной при ярком свете солнца и беззаботно смеяться. Не будет больше и романтических ужинов при свечах, когда красноватые отблески пламени играют на исполненных красоты и грации телах…

Увы, все в прошлом.

Теперь он приговорен к вечному мраку, он как демон в ночи, ибо лишь полный мрак может скрыть от него ужас и вращение в глазах той, которая будет рядом с ним.

Почувствовав, что Лаура отошла, граф вздохнул с облегчением — казалось, его освободили от непосильной ноши.

Он по— прежнему стоял к ней спиной, стоял, ожидая, когда захлопнется дверь. Но вдруг послышался шорох платья.

— Оставь меня! — крикнул граф.

Если бы он мог, то позвал бы Симонса. Он проклинал маску, не позволявшую ей увидеть его гнев.

Наконец граф обернулся — и невольно отпрянул.

Она стояла перед ним совершенно обнаженная. Стояла и смотрела на него с вызовом. Она желала проверить, осмелится ли он теперь прогнать ее.

Алекс видел ее налитые груди с чуть приподнятыми коралловыми сосками, видел изящные точеные лодыжки, он смотрел на нее и не мог насмотреться.

Она не отводила глаз от черной маски, вглядывалась в единственный глаз графа, будто пыталась прочесть его сокровенные мысли. Однако сердце ее бешено колотилось — то ли от страха, то ли от предвкушения триумфа.

Наконец граф шагнул к ней, и Лаура поняла: он не отвергнет ее.

Да, не отвергнет. Она ему этого не позволит.

По— прежнему не отрывая взгляда от маски, она принялась вытаскивать шпильки из волос. Одна за другой они падали на ковер -каждая как перчатка, как вызов на поединок.

Граф как зачарованный смотрел на падающие шпильки. Вот одна упала у его ног, вот еще одна — на холодный камин… Вот она тряхнула золотистыми волосами и вспыхнула, словно вся объятая пламенем…

И тут она вдруг потупилась, очевидно, скрывая страх, промелькнувший в ее зеленых глазах. Если бы он не наблюдал за ней столь пристально в течение последних нескольких дней, то, возможно, и не заметил бы ее испуга. Но он видел, как она прикусила нижнюю губу. Так что же скрывает эта соблазнительница? Может, действительно боится? Или просто нервничает?

Сказать, что она нервничала, значит ничего не сказать. Ведь Алекс сделал к ней всего лишь один робкий шаг — и все! А если он все-таки ее отвергнет? Что тогда? Она и раздевалась-то, не чувствуя рук. Конечно, она так смело смотрела на него, стоя перед ним обнаженная, но это для того, чтобы придать себе уверенности.