Гобелен - Карен Рэнни

Теперь же от ее уверенности и следа не осталось.

Он осмелился лишь помечтать о том, как поцелует ее. Ему хотелось погрузить руки в эти шелковистые волосы, хотелось прижаться губами к ее губам, прикоснуться языком к ровным белым зубам. Но он даже еще не поцеловал ее, а она уже стоит перед ним обнаженная, стоит в первозданной красоте девственницы, готовой принести себя в жертву. Вот она протягивает к нему руки — они чуть дрожат. Но он и сам чувствует, как по телу его пробегает дрожь…

— Почему? — с трудом выдохнул граф, нарушив напряженную тишину. Нелепый вопрос, но не менее нелепый, чем все то, что происходило сейчас. — Мне не нужна ваша жалость, — прохрипел он.

Лаура опустила руки и подняла голову. Если она и испытывала страх, то умело его скрывала. Она засмеялась, и смех ее звучал чрезвычайно соблазнительно.

— У меня нет к вам жалости, — сказала она. Затем, покачивая бедрами, подошла к кровати и задула свечу…

Перед тем как комната погрузилась во тьму, Алекс еще ушел заметить округлые ягодицы девушки, и ему вдруг подумалось, что он видел ее во сне.

Но вот она медленно подошла к нему в темноте и взяла за руки — даже за изуродованную клешню взяла без отвращения. Он чувствовал, как из кончиков ее пальцев исходит жар, пронизывающий его насквозь.

— Пойдем, — сказала она, увлекая его к постели.

Но он по— прежнему не прикасался к ней. Тогда она пнула его к самой кровати, и Алекс почувствовал, что готов ей подчиниться, почувствовал, что не сможет не подчиниться.

В следующее мгновение Лаура раскинулась перед ним на постели и обняла одной рукой. Уткнувшись лицом в грудь Алекса, она услышала, как бьется его сердце, — оно билось так же отчаянно, как и ее собственное.

Он по— прежнему молчал и не прикасался к ней.

Ей казалось, что она уже пролежала целую вечность, обнимая его, проникаясь его теплом. Ей не приходило в голову, что она богохульствует, вознося к небу в эти мгновения самые горячие молитвы. Она молилась, чтобы Алекс не прогнал ее и чтобы потом простил за это распутство. Молилась о том, чтобы инстинкт не подвел ее и чтобы одной лишь любви оказалось достаточно — чтобы любовь возместила недостаток опыта.

От него пахло так же, как всегда. Тем же мылом, тем же одному ему присущим запахом. Она потерлась щекой о его широкую грудь, как игривый котенок. Она дрожала, но не от холода, а от собственной дерзости и страха неизвестности, дрожала потому, что была так близка к своей цели.

А Алекс — почему же он молчит?…

— Чего вы хотите? — Его шепот походил на шелест.

— Тепла и мягкой постели, милорд. Уверена, вы не осудите меня за это.

— Я сказал, что не нуждаюсь в вашей жалости, — сказал он, но уже без прежней уверенности.

Тут ладонь его легла ей на плечо, затем переместилась на грудь — и он тотчас же отдернул руку.

— Мы не могли бы хотя бы на одну ночь притвориться, что вы не носите маску, а я — не ваша служанка? — с дрожью в голосе проговорила Лаура. — Только на одну ночь…

Он не ответил.

Тогда она обвила руками его шею и прижалась к мускулистой груди. Потом, чуть отстранившись, провела пальцами по кожаной маске, но граф тотчас же отвел ее руку.

Тихонько вздохнув, Лаура прошептала:

— Я не могу целоваться, когда на вас маска, милорд. Вы не могли бы снять ее?

Граф молча покачал головой — он боялся говорить. И боялся, что в конце концов не сдержится и овладеет лежавшей перед ним девушкой. Но может быть, это — его единственный шанс прервать заклятие целомудрия!

Слишком долго он не испытывал близости с женщиной.

Но ведь она — наивная молоденькая девушка…

С замашками опытной обольстительницы.

Она получила хорошее образование.

И сейчас лежит нагая в его постели.

Она — служанка в его доме…

Но на одну ночь пожелала притвориться, что это не так.

— Прошу вас, милорд, снимите маску, — прошептала Лаура.

— Алекс… Если уж мы решили притворяться, называй меня по имени, — прохрипел граф.

Он закинул руки за голову и ослабил один из узлов, державших маску. Он понимал, что поступает глупо, но решил, что в комнате достаточно темно.

Вот развязан еще один узел — и маска упала на покрывало. Граф хотел убрать ее под подушку, но передумал.

Тут Лаура положила руки ему на плечи и потянулась к его губам. Он невольно отпрянул, но она привлекла его к себе.

В следующее мгновение он коснулся ее лица, коснулся ее губ своими — и едва не застонал от испытанного ощущения. Губы у нее были влажными — она успела облизать их — I чуть припухлыми, словно он уже не раз целовал их.

И вкус у них был слаще, чем у персика.

Они имели вкус женщины — женщины желанной и желавшей, ласковой и прелестной, нежной… и любящей.

Он провел по ее губам языком, а потом впился в них поцелуем.

Боже, какими они оказались сладкими.

Тут губы ее раздвинулись, и он почувствовал, что она целует его в ответ. Ее язык коснулся его языка, и ему показалось, что ощущение удивило ее, возможно, чуть напугало, потому что она на мгновение прервала поцелуй, но лишь на мгновение.

Когда она тихонько застонала, Алекс вздрогнул от неожиданности, он вдруг понял, что чувствует каждое ее движение, вернее, предчувствует до того, как она совершает его.

Лаура хотела прикоснуться к его лицу, но граф, отстранив ее руку, прошептал:

— Прошу, не надо. Она поняла.

Он осторожно уложил ее на спину. Темнота скрывала его лицо, но лишала возможности видеть… Что ж, тогда руки должны стать его глазами.

Его чуткие пальцы скользили по ее плечам, по бедрам, по животу и по груди. Он ощупывал ее колени и изящные лодыжки…

И вдруг она чуть приподнялась и с дрожью в голосе проговорила:

— Алекс, ты не разденешься?

На этот раз граф колебался гораздо дольше. Наконец снял рубашку.

Лаура провела ладонью по его обнаженной груди и на несколько мгновений замерла. Ей не надо было видеть шрамы, чтобы понять, насколько они ужасны.

Алекс был потрясен, когда она вдруг прикоснулась губами к его жутким рубцам, оставшимся там, где раскаленное железо выжгло плоть. Выскользнув из ее объятий, он быстро скинул с себя остальную одежду.

Потом они долго лежали, обнимая друг друга. Она крепко прижималась к его обнаженному телу, а он наслаждался ароматом ее волос — они пахли розами и чем-то пряным, как будто росли в саду.

Чуть— чуть приподнявшись, он снова принялся целовать ее и ласкать. Когда его ладони накрыли ее груди, из горла Лауры вырвался тихий стон.