Паиньки тоже бунтуют - Татьяна Тронина

– Ничего-ничего… Я ему сделаю втык. А ты не плачь, не переживай. Просто полежи, отдохни. Поспи. Я сама виновата, что не уследила за тобой, все на самотек пустила. А твой организм сейчас ослаблен, тебе чуть налили – и тебя повело…

– Меня тошнит!

– Погоди, я найду тебе тазик. Может, водички? – передо мной замаячила открытая пластиковая бутылка с той самой фирменной Исаевской водой.

Я немного отпила, и меня все-таки вырвало. Я разрыдалась, а потом незаметно уснула.

Когда я открыла глаза, было темно, за окном чернела ночь – ни намека на рассвет. Сердце колотилось так сильно, будто я только что пробежала стометровку. Ужасно хотелось пить, в желудке пекло. А настроение было такое, что, казалось, проще умереть, чем встречать новый день.

Стыд и тоска. Отвращение – к себе в первую очередь. Надо же, допилась до того, что устроила скандал в день рождения своей лучшей подруги, испортила праздник ей и гостям. Что обо мне подумали Никита Сергеевич и Мария Ивановна, эти святые люди, которые всегда относились ко мне как к родной дочери…

Я невольно застонала, изо всех сил сжала кулаки, так, что ногти впились мне в ладони, но боли я не почувствовала, поскольку душевные страдания затмевали все прочие ощущения.

Леша. И правда, зачем я полезла к нему с нотациями? Верно, недавний сон с его участием повлиял на меня. И вырвался наружу, стоило мне расслабиться. Это все потому, что я переживала из-за Наташи, из-за того, что Лешик не мог оценить ее по достоинству. Но, с другой стороны, мне-то какое дело до личной жизни моей подруги? До морального облика ее избранника? Да будь я хоть сто раз лучшей подругой – все равно я не имела права вмешиваться в их отношения. Давать советы Леше – иди потанцуй с Натальей…

Я опять застонала, теперь уже схватившись за голову, прижав ладони к вискам. Голова, моя голова! Словно внутри черепной коробки – не мозг, а раскаленный свинец…

Некоторое время я лежала, постанывая и корчась, и, кажется, мне не было так плохо даже в самый разгар моей недавней простуды. И вообще, хуже, чем сейчас, я не чувствовала себя никогда.

Я осторожно встала и на подкашивающихся ногах побрела к двери. Оказавшись в полутемном коридоре, где на потолке едва мерцали споты, я сперва растерялась, но все же постаралась сориентироваться. Ах да, полтора года назад тут сделали ремонт, объединив эту площадь с соседней, удачно купленной квартирой. Сейчас у Исаевых было комнат шесть… Какие-то стены снесли, что-то добавили, что-то убрали. Но, кажется, кухня по-прежнему была в том конце коридора…

В помещении стояла абсолютная тишина. Все в доме спали, одна я, как привидение, брела вдоль стены. Не хватало еще ввалиться в чью-нибудь спальню, не оберешься стыда… Однако кухню я все-таки нашла без приключений. Она была большой, многофункциональной и современно оформленной, чем-то даже напоминала кабину фантастического космолета. Включив свет, я обнаружила множество ярких, красивых гаджетов, лишь отдаленно напоминающих привычные кухонные приборы. Электрический чайник, к счастью, я нашла сразу. Потыкавшись в шкафчики, чье содержимое пряталось за мудреными дверками (с первого раза и не откроешь), я нашла чашки, ложки и чай в пакетиках… Заварив себе чай в большую кружку, я села за стеклянный мозаичный стол.

Глоток, другой. Постепенно мое физическое состояние приходило в норму.

Вдруг я заметила, что рядом со мной мелькнула чья-то тень. Повернув голову, я увидела Лешика. Он стоял у дверей – высокий, в мятых шортах, клетчатой рубашке нараспашку, босиком. Невероятно лохматый. В глаза сразу бросились его длинный нос и торчащие уши. При этом он не выглядел смешным или забавным, не вызывал желания улыбнуться. Хотя и не пугал. Просто некрасивый мужчина… Чуть прищурившись и перекосив лицо, Леша, словно боясь электрического света, вглядывался в циферблат настенных часов. «Так он не Лешик, а леший!» – озарило меня внезапно.

– Пятый час… – пробормотал он. – Ты чего тут сидишь?

– Мне плохо стало. Пить захотела, – сказала я. – Не бойся, скоро уйду.

– Я – боюсь? Боюсь тебя?! – то ли засмеялся, то ли закашлялся он. Включил мощную вытяжку над плитой, достал из кармана рубашки сигарету с зажигалкой и закурил. А затем произнес невнятно:

– Налей чаю.

Минуту я сидела в оцепенении – слуга я ему, что ли? И что за тон, даже «пожалуйста» не сказал. Однако чай ему все-таки заварила.

Леша сидел напротив, пил чай и курил, а дым от его сигареты резво уносился в вытяжку. Выглядел он и старым, и молодым одновременно. И, кажется, ему тоже было плохо. «Конечно, столько крепкого алкоголя выхлестал накануне!»

– Ты отвратителен, – тихо начала я. – Столь непривлекательного, противного и наглого мужика редко когда можно встретить…

– Мне плевать, что ты обо мне думаешь, – брезгливо перебил мои речи Леша. – Думай про себя.

– А мне плевать на твое мнение, хочу и говорю. Ты урод! Жалкий и злой.

– А ты ханжа и лицемерка, – лениво возразил Лешик, выдыхая дым кольцами и глядя куда-то в сторону. – Противная, как и все отличницы. Скрытая неврастеничка. Тявкаешь, как те мелкие псинки, которых тетки на руках носят… Вроде и не уродина, но… брр! – Он не договорил, передернул плечами, затушил сигарету в пепельнице.

У меня по коже буквально прошел мороз, от прежней разбитости и следа не осталось. Я явственно чувствовала, как ненавижу Лешу… Пожалуй, такой неприязни я не испытывала даже к мачехе. И ни разу в жизни не говорила столь злых слов, как этому человеку сейчас. И это была я – я, которая боялась обидеть окружающих, я, всегда добродушная и приветливая…

– Я хочу, чтобы Исаевы выгнали тебя из своего дома. Потому что ты никчемное ничтожество. Ты только пьешь да перекуры устраиваешь каждые пять минут, вместо того чтобы работать… Они тебя только из-за Наташи и терпят. Но ничего, и у нее скоро терпение лопнет.

– Про перекуры – это ты, наверное, от Сергеича слышала, да? – вдруг задумчиво произнес Лешик. – Вот старый ябеда…

– Старый ябеда? Да ты в его доме живешь, ешь его хлеб… Наверное, и виски тоже его употреблял.

– Я на свои пью, – усмехнулся Лешик. – Какая ты, а… наблюдательная! Чужие деньги считаешь, чужие покупки. Твое ли это дело?

– Не мое, не мое, я знаю! Но сказать все равно хочу, и ты мне рот не затыкай, я от тебя много гадостей за последнее время услышала, теперь моя очередь высказываться. Хочешь справедливости? Вот и принимай молча.

– Эй-эй, да ты потише, сбавь обороты! – Он как будто замахнулся.

– Ударить собрался? Ну так ударь. Ударь! – весело, даже с азартом воскликнула я. Повернулась к нему левой щекой, затем правой.

– Боже, Савельева, я тебя не узнаю. Не собираюсь я никого бить, наоборот, защититься пытаюсь…

– Трус. Жалкое создание! Помнишь, вчера… Ты спросил, зачем я к тебе приперлась. Помнишь? К тебе… Это не твой дом, и не к тебе я пришла! – мстительно произнесла я. Кажется, Лешику уже не хотелось ерничать – он тоже смотрел на меня с ненавистью. Но не той, прежней, брезгливой ненавистью, с которой смотрят на таракана, выползшего из-под обоев, а как на равного, как на врага. В его взгляде читались изумление и ярость. – И вообще, я слово даю, я клянусь – ты меня больше никогда не увидишь!