Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

– О, прошу вас, отпустите меня, пожалуйста. – Неужели это слезы выступили у нее на глазах? – Я ведь всего лишь женщина, я не такая сильная, как вы…

– Ага, вот это уже больше похоже на южную красотку! – Фессенден со смехом обхватил Бретт за талию, прижал ее к колесу двуколки, наклонился, и его борода царапнула щеку девушки.

– Ну скажи еще раз «пожалуйста», да поласковее, а там посмотрим.

Сначала Бретт просто не поняла его.

– Я… я не такая большая и сильная, как вы… Вы должны быть снисходительны… вежливы. Что вы делаете? Вы же не посмеете?..

В отчаянии, задыхаясь от возмущения, она лепетала какие-то слова с просьбой отпустить ее.

– Не посмею? Надо подумать, мисси, – пообещал Фессенден.

Он отпустил плечо Бретт и вдруг, задрав ей юбки, схватил ее за ногу.

– Ах ты, грязный янки!

Согнув свободную ногу в колене, Бретт изо всех сил ударила мерзавца в пах, а когда он заорал, наливаясь кровью, оттолкнула его. Бородач упал в грязь. Стоявший в дверях своей лавки бледный Пинкни Герберт весело засмеялся, радуясь такому внезапному возрождению увядшего южного цветка.

Пока Фессенден, корчась от боли, сжимал ладонями ушибленное место, его приятель, грубо обозвав Бретт, решительно шагнул к ней. Девушка тут же выхватила хлыст и ударила его по лицу.

Он отскочил назад, как от огня, и взвизгнул, налетев на Фессендена, который стоял сзади, причем, падая, умудрился лягнуть своего дружка в челюсть.

Бретт забросила сверток с нитками в двуколку, отвязала лошадь и по-мальчишески ловко запрыгнула в коляску. Когда она уже держала поводья, второй громила снова бросился к ней, но Бретт, недолго думая, еще раз хлестнула его хлыстом по лицу.

К тому времени на улице собралось несколько возмущенных горожан, которые требовали прекратить безобразие. «Поздновато, но все равно спасибо», – подумала Бретт, гоня коляску прочь, в сторону дороги на гребне холма; сзади клубилась желтая пыль, похожая на зловещие тучи перед летней грозой. «Как же я ненавижу этот город, эту войну… вообще все!» – думала Бретт, когда ярость уступила место отчаянию.

На временной сцене, сооруженной в дальнем конце главного вестибюля отеля «Стейшн-Хаус», Джордж Хазард безжалостно и несправедливо мучился от жары, многословия и самого жесткого из всех стульев, когда-либо созданных человеческими руками. Потные лица, газеты и веера, которыми обмахивались зрители, флаги и гирлянды, развешенные на стенах, сливались перед его глазами в единое размытое пятно.

За спинами почетных гостей, в числе которых был и Джордж, висела огромная литография с портретом президента. Мистер Блейн, который работал на заводе Хазардов помощником ночного мастера, отказался от дневного сна, чтобы провести это собрание.

– Над нашим флагом надругались! – кричал он, яростно стуча кулаком по трибуне. – Его осквернили! Дэвис и его шайка изменников и лжеаристократов сорвали его! На такое обращение с нашей святыней есть только два ответа: ураганный огонь и виселицы, именно этого заслуживают те, кто осмелится покуситься на символ нашей великой нации!

Боже правый, думал Джордж. Сколько же еще он будет вопить? Вообще-то, Блейн должен был просто представить двух главных выступающих, первым из которых был Джордж, хотя ему этого совсем не хотелось, а вторым – лидер республиканцев из Бетлехема. Политик сейчас как раз набирал добровольческий полк в долине.

Блейн все продолжал говорить, умолкая лишь для того, чтобы улыбнуться в ответ на одобрительный свист и аплодисменты или пожать руки тем, кто не поленился встать со своего места и подбежать к трибуне. За те недели, что прошли после того, как на всем Юге были спущены, оплеваны, а потом сожжены союзные флаги, на Севере разразилась настоящая эпидемия того, что газетчики окрестили «звездно-полосатой лихорадкой».

Джордж этой болезнью не заболел. Он предпочитал заниматься делами завода, а кроме того, плотно работал над идеей создания первого в городе банка.

Сейчас ближайший банк находился в Бетлехеме, это было очень неудобно как для завода, так и для большинства его работников. Джордж считал, что открытие своего банка в Лихай-Стейшн принесет не только пользу, но и выгоду. Люди, мыслящие традиционно, могли бы начать отговаривать его от такой авантюры в это непростое время, когда нет ни подходящих экономических условий, ни уверенности в завтрашнем дне, но Джордж знал точно: большого успеха без риска не бывает.

Согласно пересмотренному закону штата Пенсильвания о банковском деле 1824 года, новый банк получал лицензию на двадцать лет и должен был возглавляться советом из тринадцати директоров, которые были бы гражданами США, а также его акционерами. Чтобы подготовить все необходимые документы для получения лицензии и регистрации банка в легислатуре штата, Джорджу и его местному юристу Юпитеру Смиту нужно было потратить массу времени.

И все же Джордж сидел на этом собрании, потому что был единственным человеком в городе, кто участвовал в Мексиканской кампании, и все присутствующие жаждали услышать от него пламенную речь о величии и славе войны. Что ж, он подаст им желаемое блюдо и постарается не чувствовать себя слишком виноватым при этом. Он не осмелится сказать, чему на самом деле научился в Мексике, когда они с Орри Мэйном воевали там. Ничего величественного и тем более ничего прекрасного в войне нет, все это только пустословие тех, кто никогда не бывал на полях сражений. Сам Джордж запомнил на войне только грязь, неразбериху, скуку, одиночество и иногда жуткий страх.

– Вперед, на Ричмонд! Вперед, к великой славе! Вздернем на виселицы подлых конфедератов-безбожников!

Джордж приставил ладонь к глазам, чтобы выражение лица ненароком не выдало его настоящие чувства. Он просто не мог думать о своем дорогом друге Орри Мэйне как о подлом безбожнике, это не укладывалось в его голове. Да и к другим южанам, товарищам по Вест-Пойнту, он никогда не смог бы приложить такое определение, особенно к тем, с кем воевал плечом к плечу в Мексике. Вот хотя бы Том Джексон, парень с причудами, который благодаря своей отличной голове получил в Академии прозвище Генерал и действительно стал генералом. Интересно, он до сих пор преподает в военной школе в Виргинии или уже нет? Или Джордж Пикетт, последний раз объявлялся из федерального гарнизона в Калифорнии. Все достойные люди, пусть даже они и не смогли или не захотели предотвратить раскол Союза и теперь вынуждены воевать. Что ж, он сам виноват не меньше любого из них, ведь он тоже спокойно стоял в стороне, оставив решение этой серьезной проблемы на бездарных политиков и завсегдатаев пивных. Это выражение принадлежало не ему, а Брэкстону Брэггу, еще одному выпускнику Вест-Пойнта, тоже южанину.

Джорджу очень хотелось закурить сигару, чтобы хоть немного приглушить раздражение. Ему предстояло выступать следующим, и он очнулся от своих невеселых раздумий как раз вовремя, чтобы услышать с трибуны:

– …прославленный ветеран Мексиканской войны, чрезвычайно успешный промышленник, которого многие из нас знают как человека, достойного доверия, доброго соседа и щедрого работодателя…