Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

Изабель вдруг отпихнула юбку ногой, чтобы быстро повернуться для новой гневной тирады:

– Почему, скажи, Бога ради, ты не возражал?

– Я возражал! Но Кэмерон хочет видеть его здесь.

– Зачем он ему вдруг понадобился?

Стэнли повторил некоторые из объяснений Кэмерона, насколько он вообще их запомнил. Даже одно ожидание ссоры с женой уже измучило его. Бо́льшую часть дня он потратил на то, что репетировал свою оправдательную речь, но, когда этот момент наступил, все заготовленные слова разом вылетели у него из головы.

– Думаю, он вряд ли захочет ехать, – съежившись в кресле, неубедительно проговорил он.

– Я тоже не хотела сюда ехать. Ненавижу этот проклятый город!

Стэнли сидел молча, пока Изабель не обежала гостиную трижды, вымещая свою ярость. Он знал, что последние слова жена произнесла сгоряча. Ей нравилось жить в Вашингтоне, потому что нравилась власть и близость к тем, кто ею обладал.

Конечно, их нынешние обстоятельства были далеки от идеальных. Найти приличную квартиру никак не удавалось, поэтому приходилось снимать этот пыльный старый номер в отеле «Националь», который после сецессии стал пристанищем для всякого сброда. Стэнли очень хотел, чтобы они как можно скорее съехали отсюда. Даже если оставить в стороне политику, отель был совсем не подходящим местом для воспитания двух своевольных сыновей-подростков. Иногда Лейбан и Леви просто исчезали в бесконечных гостиничных коридорах на долгие часы. Бог знает, какие уроки разврата они могли получить, подслушивая у закрытых дверей. Сегодня, когда он только вернулся, Изабель сразу сообщила, что застала Лейбана за фривольной беседой с молодой горничной. Стэнли прочел сыну нотацию – мучительную для него самого и скучную для дерзкого мальчишки, – а после приказал обоим близнецам в течение часа учить латинские глаголы и запер их в спальне. К счастью, шум драки уже затих; Стэнли предположил, что мальчики заснули. Неудивительно, что религиозные американцы считали Вашингтон безнравственным гнездом пороков, и этот отель был словно маленькой моделью города.

Изабель наконец завершила последний круг по комнате и остановилась, сложив руки на плоской груди и вызывающе глядя на мужа. Она была на два года старше Стэнли и с годами становилась все более непривлекательной.

– Изабель, попытайся понять, – сказал Стэнли в ответ на ее взгляд. – Я возражал, но…

– Не слишком усердно. Ты никогда ничего не делаешь в полную силу.

Стэнли напряженно встал с кресла:

– Это несправедливо. Я просто не хочу портить хорошие отношения с Саймоном. И мне всегда казалось, что ты и сама считаешь их весьма ценными.

Изабель Хазард всегда прекрасно умела манипулировать людьми, и особенно своим мужем. Она поняла, что слегка перестаралась и решила сменить гнев на милость.

– Да, верно. Прости меня за то, что я тут наговорила. Это все из-за того, что я презираю Джорджа и Констанцию за те унижения, которым они тебя подвергали.

Мир был восстановлен, Стэнли шагнул к жене:

– И ты меня прости.

– Ну конечно прощаю, дорогой. Мне так хочется отплатить им за все… – Изабель с улыбкой наклонила голову набок. – Если они переедут сюда, я, возможно, найду способ, как это сделать. Мы знакомы со многими важными людьми, ты ведь уже приобрел кое-какое влияние.

– Да, это можно будет устроить…

Он надеялся, что Изабель не заметит отсутствия энтузиазма в его голосе. Иногда Стэнли действительно ненавидел брата, но он еще и боялся его с самого детства. Стэнли обнял жену за плечи:

– Позволь мне выпить немного виски, пока я буду рассказывать тебе хорошие новости.

Изабель милостиво позволила подвести себя к застекленному шкафчику, где стояли красивые стеклянные графины с самой лучшей выпивкой.

– И какие же это хорошие новости? Повышение?

– Нет-нет… наверное, «новости» – неправильное слово. Это, скорее, предложение от Саймона, нечто вроде подарка, чтобы как-то заглушить мое недовольство приездом Джорджа.

Стэнли рассказал об их встрече с подрядчиком и его последующей беседе с Кэмероном. Изабель радостно захлопала в ладоши, тут же увидев все выгоды такого предложения:

– Да за эту идею я готова терпеть в городе хоть десяток Джорджей Хазардов! Теперь мы не будем зависеть от завода и подачек твоего брата, у нас появится собственный постоянный доход! Ты только представь, какие деньги мы сможем заработать с надежными контрактами…

– Саймон ничего не обещал, – предостерег ее Стэнли. – О таких вещах нельзя говорить открыто, но я уверен, что он имел в виду именно это. В министерстве это обычная практика. Вот, например, как раз сейчас я работаю над планом, который позволит сэкономить государственные деньги на перевозке солдат из Нью-Йорка в Вашингтон. Обычная цена – шесть долларов с человека. Но если мы перенаправим людей на Северный вокзал через Гаррисберг, то сократим эту цифру до четырех.

– Но железнодорожная ветка у Северного вокзала принадлежит Кэмерону.

Чувствуя себя гораздо лучше после выпитого виски, Стэнли подмигнул:

– А мы не станем об этом объявлять.

Изабель уже прикидывала:

– Мы должны немедленно поехать в Новую Англию. Саймон ведь даст тебе выходные, да?

– О да. Но, как я ему и говорил, я ничегошеньки не знаю о шитье обуви.

– Узнаем. Вместе.

– Отдай мою подушку, ты, маленький сукин сын!

Внезапные крики за дверью детской сменились ругательствами и шумом драки.

– Стэнли, немедленно пойди и прекрати это!

Когда приказывает генерал – подчиненным лучше не возражать. Стэнли отставил стакан и неохотно поплелся разнимать братьев.

На следующий день в Пенсильвании жене Билли понадобилось отлучиться из Бельведера по одному делу. Вообще-то, можно было отправить в Лихай-Стейшн кого-нибудь из слуг, но Бретт хотелось сбежать из душной швейной комнаты и от той работы, которую затеяли дамы. Совесть не позволяла ей делать что-либо для солдат Союза.

Бельведер – каменный особняк в итальянском стиле в форме буквы «L» – стоял рядом с другим домом, построенным на вершине холма и обращенным на реку, простиравшийся внизу город и завод Хазардов. Этот дом был в два раза больше и насчитывал сорок комнат. Принадлежал он Стэнли Хазарду и его неприятной жене, которая оставила имение на специально нанятого человека, когда они вместе с детьми уехали в Вашингтон.

Бретт подождала на тенистой веранде Бельведера, пока конюх не подогнал двуколку. Небрежно поблагодарив слугу, она буквально вырвала хлыст из его руки, села на облучок и умчалась в облаке пыли, злясь на себя за такую непозволительную угрюмость.

Бретт уже исполнилось двадцать три; она унаследовала обычные в семье Мэйн темные волосы и глаза. Она была привлекательна, но по-своему – красавицей в их семье все считали ее старшую сестру Эштон, которая и сама так считала. Яркая, броская красота Эштон больше подходила для вечеров, сладких ароматов духов и обнаженных плеч под светом канделябров. Бретт была дитя солнца и воздуха и шумным приемам всегда предпочитала уют родного дома и тепло близких. В ней совсем не было кокетства, зато каждый, кто впервые видел ее милое, свежее лицо и особенно ее улыбку, сразу чувствовал ее доброту и открытость, которых так часто не хватало молодым женщинам ее возраста.