След «черной вдовы» - Фридрих Незнанский

— Оптимистично! — покачал мудрой головой с ос­татками бывших рыжих волос Грязнов и поднял ста­кан: — С отъездом, а то нас с Саней скоро пригласят... А ты, Владимир, — он обернулся к Поремскому, — помни, мы под твою личную ответственность отпуска­ем патриарха. И если там чего, сразу звони от нашего имени Витьке Гоголеву, он зам в ГУВД. Привет от нас, а все остальное он знает сам.

— Слушаюсь, товарищ генерал. — Поремский шут­ливо приложил кончики пальцев к «пустой» голове. Правильно, —кивнул Вячеслав Иванович, может быть, впервые не сделав замечания, что к пустой голо­ве руку не прикладывают. — А если девки начнут осаж­дать, что в Питере совсем не исключено, бери все на себя, а Косте даже и не докладывай, опозоришься на веки вечные. Мы вот с Саней прежде никогда не докла­дывали, но он все равно был в курсе. И журил. Верно, Саня?

— Ох, как верно, Слава! — со смехом вздохнул Ту­рецкий.

И разлили по «стременной»...

Помахав уходящему поезду, они потом долго спо­рили, к кому ехать.

Ввиду того что начались школьные каникулы, суп­руга Турецкого Ирина Генриховна с дочерью Нинкой, которая за прошедшую зиму странно быстро вытяну­лась и даже переросла на полголовы мать, отправились на отдых в Туретчину. Сильно ударив при этом по са­молюбию главы семейства. Нинка так и заявила: «Едем предков искать!» — чем ввергла Александра Борисови­ча в кратковременный транс. На его строгий вопрос: «Кто научил?» — с апломбом тринадцатилетней деви­цы ответила: «Родная мать!» И все, и гаси, как говорит­ся, свет. Что оставалось папаше? Правильно, обеспе­чить в материальном смысле их полнейшую независи­мость в той самой Туретчине. Поэтому и неопределен­ная пока по времени служебная командировка Алексан­дра в Германию не успела еще внести в семью Турец­ких порцию очередного «недопонимания». А то — о-о, что было бы!

У Вячеслава дома все гораздо проще, как у всякого застарелого холостяка, привыкшего полагаться если не на свои собственные силы, то на сообразительность и быстроту ног родного племянника Дениса. У директо­ра частного охранного предприятия «Глория», которое правильнее было бы именовать сыскным агентством, Дениса Андреевича летняя пора была, как всегда, са­мым мертвым сезоном в году. Дела находились редко, чаще всего неинтересные, а потому и малоденежные — так, ради поддержания штанов, не больше. Он и сыщи­ков отпускал отдыхать до первого аврала. Лето, коро­че говоря. А сыщики у Дениса были классные. И Вячес­лав Иванович при любой возможности находил повод дать им заработать.

Вот и теперь, когда Меркулов намекнул совсем даже и непрозрачно на то, чтобы Грязнов помог его следо­вателям раскрутить убийство Нестерова, а сам Вячес­лав был немного уже в курсе, какая там каша завари­лась потом, ему пришла в голову вполне трезвая мысль. Раз уж Генеральная забирает это дело из межрайонной прокуратуры к себе, наверняка появится возможность привлечь к расследованию и Денискиных мужиков. И дело сделают в самом лучшем виде, и Костя, зная их всех, наверняка изыщет приличные средства для опла­ты оперативно-розыскных действий.

Но если уж обсуждать это убийство за рюмкой, — а о том, чтобы обойтись без продолжения проводов, не могло быть и речи: надо ж было еще выпить и чтоб ко­леса не стучали, спать не мешали, и чтоб Питер встре­тил достойно, может, и Виктору туда позвонить, пре­дупредить, что Сам едет, а что? — так вот, лучше все это проделать в компании Дениса, который, пока они едут от Комсомольской площади в Свиблово, на Ени­сейскую улицу, успеет приготовить дядь Славе с дядь Саней что-нибудь вкусненькое. Время-то еще почти дет­ское! Подумаешь, первый час ночи!

На этом решении и остановились. Тем более что у Грязнова уже все было в холодильнике, Турецкому же надо было еще запасаться, а значит, и время дорогое терять. К тому же он хотел позвонить в Германию, Питеру Реддвею, там у них только начало одиннадца­того, и Питер наверняка не спит. А если и заснул толь­ко что, ничего страшного. Как утверждал автор «Гре­нады» и «Каховки», дружба — понятие круглосуточное.

Денис Грязнов перебрался на недельку-другую к дядьке, пока в его собственной квартире на Пречистен­ке делали так называемый ныне евроремонт, то есть из трех комнат, включая небольшую кухоньку, строители создавали одну просторную «залу» с колоннами и ар­ками между ними, а из бывшей спальни — просторную кухню с окном в общее помещение. Словом, то, что раньше в многочисленных забегаловках называлось окном раздачи, теперь стало жутко модным в индиви­дуальном жилье. Как и стойка бара с высокими стуль­чиками, и многое другое, что лишь подчеркивало стре­мительность потока жизни, которая не оставляла ни времени на длительные дружеские беседы либо персо­нальные умствования, ни места для них. И вообще, что такое теперь твой дом? Все — на виду, напоказ. Прим­чался, тяпнул, несколько часов сна — и снова бегом. Иначе денег не будет.

Немногочисленные знакомые дамы, посещая жилье Дениса, многозначительно хмыкали и прикидывали, что можно сделать тут и как превратить нору в респек­табельное жилище современного молодого мужчины. До поры до времени одинокого. И дотюкали ведь! Кап­ля за каплей, известно, и камень точит. И Денис решил­ся, о чем скоро пожалел, ибо из приятного и благопо­лучного молодого человека, приезжающего домой на джипе «форд-маверик», он в одночасье превратился в жуткого, безнравственного и бесчувственного злодея, терроризирующего весь многоэтажный, сталинской еще постройки, дом.

Верно замечено, что от любви до ненависти — один шаг. Денис легкомысленно сделал его, и теперь все ба­бушки и прочие женщины, может, за совсем малым ис­ключением, спасавшиеся во дворе от бесконечного гро­хота отбойных молотков и дрелей-перфораторов, со­трясавших стены примерно с десяти до семи ежеднев­но, дружно ненавидели «этого зажравшегося нового русского», чтоб ему, как говорится, ни дна ни покрыш­ки. И Денис счел за лучшее просто «слинять» на время ремонта — так ему назвали данный процесс в той строй­конторе, куда он обратился, — и переехал к дядьке, тем более что тот, естественно, был совсем не против. При­сутствие племянника во многом Грязнова-старшего ус­траивало: не требовалось постоянно следить за напол­нением холодильника, многого просто не надо было делать, переложив бытовую суету на плечи молодежи.

Вот и сейчас, прежде чем сказать шоферу служеб­ной «Волги» «поехали», Вячеслав Иванович позвонил домой и предупредил, что возвращается вместе с Алек­сандром Борисовичем и надеется, что Денис, пока они едут, «сообразит чего-нибудь на ужин, легкого и нео­бременительного для желудка — так, чтоб под коньяк».

Денис посмотрел на часы, пошевелил длинным но­сом, поиграл кустистыми рыжими бровями и вздохнул, ничего не ответив по существу. Но когда раздались в трубке короткие, самодовольные гудки, он по-хулиган­ски ухмыльнулся и немедленно принялся за приготов­ление «легкого ужина». Мстить он тоже любил и умел.

И когда хозяин с гостем вошли в лифт, чтобы под­няться в квартиру, уже в районе третьего этажа они почувствовали, что запахи, наполняющие тесное про­странство полуночной кабины, приличествуют никак уж не жилому дому, а какому-нибудь отвязному при­морскому кабаку, где жирный, лоснящийся жиром по­вар дядя Васо готовит свадебный обед собственному любимому отпрыску — небольшой, персон на двести пятьдесят — триста, не больше...