Большая книга ужасов 2014 (сборник) - Елена Усачева

И меня залила паника. Дикая, слепящая, дурная.

Говорят, что многие люди, которые падают с большой высоты, погибают не оттого, что расшибаются, а оттого, что в доли секунды происходит приступ паники. В кровь вгоняется такая доза адреналина, что сердце не выдерживает и просто взрывается!

Вот и у меня сейчас сердце прыгало, еле удерживаясь на каких-то там тонких ниточках. Мне не хотелось, чтобы все закончилось так тупо. Не хотелось мне окончить свои дни так.

Снова шаги… Барков вернулся!

— Спать-то как хочется… — пробормотал Барков. — Всю жизнь не спал…

Я попробовал предупреждающе пискнуть. Куда там! Я вдруг почувствовал, что плотность, окружавшая меня, окаменела, словно меня залили с макушкой бетоном, и он медленно застывал-застывал… и почти уже совсем застыл.

Надо было закричать. Сделать что-то. Если Барков сейчас сядет на эту кровать, то все — больше он уже не встанет.

— Дрема… — зевнул Барков. — Сон. Да здравствует сон…

Что-то стукнуло. Там, вовне.

Я почувствовал, как дрожит то, что вокруг меня. Будто напрягаются и расслабляются мускулы. Вот так кошки, когда сидят в засаде и видят какого-нибудь глупого воробья, начинают перебирать мышцы, разогревая их перед броском. Кровать дрожала приблизительно так же.

С нетерпением.

С предвкушением.

И тут же я почувствовал, как что-то поползло по моему телу, теплое, липкое и одновременно шероховатое. Поползло к горлу.

Сверху на меня опустилось что-то. Не очень тяжелое. Барков.

И тут же по окружающему меня материалу пробежала судорога. И еще. Я услышал треск и… не знаю, возможно, визг, что ли…

Свет. Вдруг стало светло! Хватка ослабла. И еще послышался какой-то треск… будто рвущихся сухожилий…

— Барков! — завопил я. — Это оно!

— Знаю, — раздался голос. Ко мне просунулась рука. — Держись!

Я схватился за руку, и Барков рывком вытащил меня наружу. На пол. За мной тянулись какие-то белесые нити разной толщины и с какими-то бляшками внутри. Нити вяло шевелились и пульсировали, Барков взмахнул ножом и перерезал их. Из нитей выплеснулись серые сгустки, меня затошнило.

— Что это? Что это такое?

— Не знаю! — заорал в ответ Барков. — Не знаю!

Барков отшвырнул меня в угол. Он поднял нож так высоко, как только мог, и нанес несколько ударов по кровати. Нож входил в покрывало с чавкающим звуком. Я, конечно, не специалист, однако мне показалось, что так нож входит в мясо. В живое.

— Что это? — снова закричал я. — Что это вообще?!

— Я не знаю! — Барков рубил ножом кровать. — Не знаю! Не знаю!

Потом он остановился. Нож был перепачкан в белой дряни, дрянь стекала по его рукам и животу, Барков весь был в ней перемазан.

И я тоже был в ней. Было похоже на масло. Кокосовое. Или пальмовое. В общем, белого цвета.

Я смотрел на кровать.

Пауза. Пауза тянулась и тянулась, я смотрел в кровать и смотрел, смотрел, не мог оторваться. И это длилось и длилось, не знаю сколько… Пока Барков не толкнул меня в бок, пока я не очнулся.

— Забавно… — протянул он. — Очень забавно… Никогда такого не видел…

Я тоже никогда такого не видел. И даже несмотря на то, что сейчас я это видел, я не верил глазам.

Кровать была не кроватью, а я не знаю… Из распоротого покрывала сочилась мутная полупрозрачная жидкость. А под покрывалом… То, что находилось под ним, было похоже на многослойный пирог с потрохами, грибами и капустой. Пирог разрезали вдоль, и теперь его внутренности вываливались наружу и растекались…

Ничего мерзопакостнее в своей жизни я не видел. Желудок сжало еще сильнее. Тяжелым спазмом, хуже, чем от курения, хуже, чем от антифриза.

Меня вывернуло. И еще раз. И опять. Я не мог остановиться, спазмы не прекращались, будто кто-то засунул мне в желудок тошнильную бомбу…

Вдруг я почувствовал боль. Резкую боль в плече. И пришел в себя. Барков ударил меня, вот откуда боль.

— Что это? — прошептал я уже более-менее вменяемо.

— Не знаю, — пожал плечами Барков. — В тысячный раз говорю: я не знаю…

— Какое-то существо? — спросил я. — Оно живое?

— Вроде да… Полип какой-то. Мимикрирует под постель. Что-то вроде росянки, активный хищник.

— Полип…

Какой же может быть полип? Не полип, а… я просто не знаю что. Никогда больше не лягу спать ни на одну кровать. Никогда! Ни в одну! Сжечь все диваны! Сжечь!

Барков разглядывал внутренности кровати.

— Похоже на желудок… Такое бывает у морских животных, — рассказывал он. — Думаю, кровать распространяет вокруг энергетические волны, заманивает жертву, потом спеленывает ее и переваривает… Такое простейшее. Оно вступает в симбиоз с разными существами. Селится на камнях, в раковинах…

— Не надо, — попросил я. — Не надо дальше…

Я представил, как меня переваривает кровать. Нет, лучше даже не представлять! Тяжелое зрелище. Хотя, конечно, глубоко символичное. Если бы о том, что со мной случилось, узнала Майя Ивановна Гучковская, она пришла бы в восторг. Стоп. Тут я перегибаю, конечно, в восторг она бы не пришла, но наверняка бы рассказывала всем о столь поучительной истории. Еще бы! Лодырь переварен собственным диваном. Просто Ганс Христиан Андерсен какой-то!

Вот! Вот к чему привели меня их попытки перевоспитания! Меня чуть не сожрала кровать!

— Понятно теперь, — покачал головой Барков. — Домик красивый, так и хочется зайти… Кроватка красивая, так и хочется прилечь… Я сам чуть не прилег. Знаешь, что меня смутило?

Я не знал, что там могло его смутить, но был благодарен тому, что его смутило. Я готов был поставить его смущению настоящий памятник.

— Вошел в гостиную, а луна светит так ярко, — продолжал Барков. — Поднялся наверх — луна продолжает светить, как ни в чем не бывало. Причем прямо в противоположное окно! Ну, меня и заинтересовало немного, думал, что оптический эффект такой. А оказалось, что совсем не оптический… — Барков осторожно пнул кровать. — Вообще, конечно…

Он не договорил. Уставился сначала на стену, затем стал оглядывать комнату. Она совершенно не изменилась, как была, так и осталась — чистенькой и аккуратненькой. Игрушечной-игрушечной. Только сейчас мне комната казалась какой-то… ненастоящей.

Барков шагнул к стене и ткнул ее ножом. Лезвие вошло глубоко в обои с мишками. Петр потянул его назад, но нож не пошел, остался в стене. Застрял.

Барков отдернул руку. Нож продолжал мелко подрагивать, кто-то там, в глубине стены, постукивал по нему молоточком. Или сама стена пульсировала. Резак проворачивался и вылезал наружу, что-то его выталкивало наружу, медленно так.