Великие умы России. Том 15. Николай Кибальчич - Мария Кольцова

Я хорошо знаю то настроение, которое господствовало среди русских социалистов за время от 1873 по 1877 год. Молодежь шла в народ с надеждой развить в народе путем словесной пропаганды и личного примера социалистические воззрения и привычки. Если она и допускала в идее насилие, то только в будущем, когда большинство народа проникнется социалистическим воззрениями, пожелает изменения форм общежития согласно с этими воззрениями и, встретив в этом отношении противодействие со стороны правительства и привилегированных классов, принуждено будет вступить с ними в открытую борьбу. На том основании частные крестьянские бунты признавались социалистами не только бесполезными, но даже вредными, так как они цели достигнуть не могли, а между тем последствия их производили еще большую запуганность и подавленность среди крестьянского населения. По отношению к вопросу о политической свободе социалистическая молодежь того времени выказывала полнейший (хотя в значительной степени неискренний) индифферентизм, считая политические вопросы несущественными в решении коренной задачи – социально-экономического освобождения народной массы. При таком взгляде на значение политических учреждений не могло, конечно, быть и речи о какой-либо вооруженной борьбе для достижения политической свободы. Некоторые впадали даже в нелепую крайность, признавая, что политическая свобода России скорее повредила бы делу экономического освобождения народа, чем помогла бы, так как, по их мнению, при свободных политических учреждениях у нас развился бы класс буржуазии, с которой народу бороться труднее, нежели с системой бюрократического правления. Насколько среди партии господствовало в то время миролюбивое настроение – лучше всего видеть из следующего факта: из массы лиц, привлекавшихся по политическим делам за пятилетие 1873–1878 годов, только одним лицом было совершено то, что можно назвать фактом насилия, а именно выстрел, сделанный при аресте Цициановым в околоточного надзирателя.

Конечно, у пропагандистов этого периода проявлялось много иллюзий, юношеской неопытности и незнания жизни. Уже одна идея – в короткий промежуток времени путем лишь словесной и книжной пропаганды и при наличности всех существующих условий государственной и общественной жизни достигнуть того, что большинство народа сознательно усвоит себе принципы социализма, – такая идея, господствовавшая среди пропагандистов, лучше всего показывает их юношескую неопытность. Но много великих несчастий произошло, много потерь понесли народ и общество от того, что этой молодежи, стремившейся в народ, правительство поставило всевозможные препятствия и подвергло пропагандистов неумолимым преследованиям. В самом деле, что произошло бы, по всей вероятности, если бы правительство в то время допустило бы полную свободу социалистической пропаганды? Масса молодежи, стремившейся в народ, расположилась бы для целей пропаганды по селам, фабрикам и городам. Часть из этой молодежи, менее серьезная и менее устойчивая, убедившись на опыте, что успешное ведение пропаганды в народе, особенно на первых порах, требует от пропагандиста большой опытности, выдержки и настойчивости, сама, добровольно, отказалась бы от деятельности в народе, как от непосильной задачи. Но другая часть молодежи, более опытная, самоотверженная, энергичная, осталась бы в народе. Здесь она очень скоро отделалась бы от иллюзий, вроде той, что путем пропаганды в народе в течение 10–15 лет можно произвести социальную революцию, и отнеслась бы к своей задаче трезво, согласно с реальными условиями среды: она изменила бы свою теоретическую программу социализма сообразно с положением общественной среды и приноровила бы свою пропаганду к умственному и нравственному уровню народа. Ее деятельность в народе была бы гораздо более широкой, мирной и культурной, чем революционной: пропагандисты учили бы крестьян грамоте, сообщали бы им сведения из области естественных, исторических и общественных наук, старались бы распространить в крестьянстве идею более справедливых общественных форм, чем те, которые существуют, и своим личным примером стремились бы развить в народе такие привычки и понятия, которые необходимы для осуществления лучших форм общежития, и т. д. Вся же собственно революционная часть деятельности пропагандистов исчерпывалась бы лишь тем, что они вместе с критикой существующего строя внушили бы народу идеи о необходимости открытой силой добиваться иного общественного устройства – в том случае, если высшие классы и правительство не захотят добровольно отказаться от своих привилегированных прав и удовлетворить требованиям народной массы. Я глубоко убежден, что если бы с самого начала социалистического движения, т. е. с 1873 г., была бы предоставлена пропагандистам полная свобода слова, то от этого выиграли бы все общественные элементы нашей страны: и социально-революционная партия, и народ, и общество, и даже правительство.

В самом деле партия выиграла бы потому, что теперь она была бы численно больше, имела бы прочные связи и пользовалась бы несомненным влиянием среди деревенского и городского населения, словом, сделалась бы, вероятно, теперь, после 8-летней усиленной пропаганды, народной партией в действительном значении этого слова. Народ выиграл бы потому, что социалистическая молодежь при подобных условиях внесла бы в его миросозерцание и жизнь массу света, массу знаний и высоких нравственных примеров, народ узнал бы о существовании дружественной ему части интеллигенции, полюбил бы ее и признал бы ее своей защитницей и руководительницей. Общество было бы избавлено от той массы страданий, какую причинила бы ему гибель нескольких тысяч его детей, сосланных и засаженных в тюрьмы, оно не пережило бы тех ужасов, какие ему доставила казнь двух десятков лиц…

Правительство выиграло бы потому, что тех ужасных террористических актов, которые совершила революционная партия, наверно, не было бы, если бы, во-первых, не было воздвигнуто против партии целого ряда непрерывных преследований, а во-вторых, не был бы поставлен целый ряд препятствий для деятельности партии в народе.

Правда, защитники системы беспощадного преследования пропагандистов могут заметить, что деятельность партии в народе угрожает большими опасностями в будущем для существующего государственного строя, что пропагандисты, свободно допущенные в народ, могли там произвести революцию или по крайней мере крупный бунт. Но разве возможно одними лишь усилиями партии, как бы она ни была многочисленна и влиятельна, вызвать народную революцию?

Революция вызывается целым рядом исторических причин общей совокупности хода исторических событий, между которыми сознательная деятельность революционной партии является лишь одним из факторов, имеющих большее или меньшее значение, смотря по силам партии. Поэтому и у нас социально-революционная партия при полной свободе своей пропагандной деятельности в народе вызвать революцию или восстания никоим образом не могла бы. Все, что она могла бы сделать при всех своих усилиях, это – внести большую сознательность и организованность в народное движение, сделать его более глубоким и менее кровопролитным, удерживая восставшую массу от частных насилий, словом, партия может лишь до известной степени направить движение, а не вызвать его. И мне кажется, что, смотря даже с точки зрения привилегированных классов и правительства, раз народное восстание неизбежно, то гораздо лучше, если во главе его явится сознательно направленная революционная интеллигенция, так как без умственного и нравственного влияния революционной интеллигенции на восстание оно может проявиться лишь в той же дикой, стихийной и беспощадной форме, в какой оно проявилось в XVIII веке.