ПОЛЕ БРАНИ - Алексей Николаевич Рыжаков

давно в палатах княжеских обосновался. – Вымолвил Никита. – Зря всю жизнь только на заставах провёл. Всё одно, не сберегли Русь-матушку…

– Неужто узрели, кто за личиной таился князя вашего? – Раздался ещё один голос тихий. Взглянули на незнакомца пленники. И подивился вдруг Вавила:

– Ты ли это, Ставр Годинович?

– Я, коль признал меня ты, воевода киевский. Хоть и забыл я, поди, за столько лет своё имечко…

Всем дружинникам, кроме Ильи, известно было, кто перед ними оказался, вот только не ведал никто, что в темнице томится он. Ставр Годинович был князем земель ляховицких, с коими вражда была у русичей. Уж и не помнил никто откуда берёт начало свара сия, но однажды случилось так, что после долгой междоусобной войны, пригласил Ставра Годиновича князь Владимир, одержав намедни победу славную над Литовóй, в Киев, мир братский на века заключить. Ставр, давно надежду тая прекратить кровавую междуусобицу, дал Владимиру своё согласие, на что тот, слово своё нарушив княжеское, пленил князя ляховицкого, и сказал жене его Василисте Микуличне, коль та только подумает пойти войной на Русь, тотчас же муж её головы лишится. С тех самых пор жил Ставр, как думали все, и гостем, и пленником где-то на Ладоге. Но оказалось, что во тьме прозибает узилища он…

Грудь Илье нещадно болью жгло, но нашёл в себе силы ответить всем:

– Нет, не княжьей волею мы тут оказалися. Владимир убит вероломно в купе со славным Добрынюшкой. Измена случилась, предательство. Окаянный боярин Дюк оплёл паутиною лжи своей, одурачивши всех…

– Коли б не угрожал он семьям нашим, не остаться ему бы живёхоньким. – В сердцах выплюнул Вольга. – Ну, ничего. Всплывёт его ложь, и люди опомняться…

– Боюсь, что нет, друзи мои… – На сей раз голос раздался из-за двери темницы.

– Батюшка, ты ли это? – Узнал его Алёша.

– Да. Вести чёрные принёс я вам, молодцы. Только лишь в цепи вас заковали-то, тут же Гришка вознамерился всех вас казнить! Но Дюк не позволил ему. Знает, собака, что люд мирской не потерпит того. Вознамерился он судить вас на вече ранним утречком. Созовут весь народ киевский…

– Что же плохого в том, батюшка? Разве ж люд православный позволит случиться такому бесчестию? Коль князь внезапно преставился, не ты ли отныне стал престола хранителем?

– Ах, сынок, если бы! Всюду верховодят Дюка подлые ставленники. Меня самого чуть в колодки ни бросили, как отца погубителя княжьего, коль ни слово Апраксии. Так что всё порешиться днём завтрашним. Но боюсь, как бы ни вышло худого там. Всем известно, нет никого богаче в Киеве, – златом заткнёт Дюк всем муки совести. Посему я что думаю! Бежать надо вам!

– Как же нам из узилища выбраться?

– Илья, все мы видели, что властен ты колдовством, волхованием ли по тропам хаживать потусторонним. – Начал было Левонтий, и тут же подхватили за ним витязи.

– Жаль огорчать мне вас, братья мои, но не в силах я ныне. – Вымолвил Илья и с надеждой посмотрел на Садко, но тот лишь покачал головой, мол, не в силах и я, не отныне видеть пути каликовы…

Однако у Ильи зародилась надежда:

– А не мог бы ты, Левонтий-батюшка, раздобыть мне меч мой? – Спросил Илья.

– Меч, говоришь? Я сейчас в свою келью сбегаю, есть у меня там булат один…

– Нет, мне нужен именно мой клинок, мне моим наставником в обладание даденный… – Но Левонтий неожиданно резким тоном перебил Илью:

– Святогором?

Садко и Илья одновременно устремили свои взоры на Левонтия, который лишь улыбнулся на это.

– Значит, и вправду Святогором. – Глаза блеснули его.

– Батюшка, о чём ты? – Спросил Алёша, ничего, как и прочие, не понимая.

Левонтий словно и не услышал заданного вопроса. Он вновь изобразил озабоченность во взгляде и сказал:

– Мммм… Беда, беда… Но пути господни неисповедимы. – Он начал, было, осенять себя крестом, но бросил это дело и рассмеялся. – Ладно, бог в помощь вам, рабы божие… – И с этими словами ушёл. А в след ему неслись слова Алёшины:

– Отец! Вернись, отец! Чего же ты?!

Вот только поняли все, что не вернётся Левонтий…

20

Держа меч Муромца в руках, Дюк не спеша брёл к Повелителю. Сперва сын его, Гришка, ни в какую не хотел отдавать клинок Ильи, мол, его он теперь, коли вырвал булат в схватке, но Дюк надавил на отпрыска:

– На что тебе меч, коий ты и поднять не в силах-то, бестолочь?! – Закричал на сына боярин.

– Но, батюшка… – Начал, было, Гришка, но получил на то затрещину от отца.

– Коль, владыке понадобилась вещь сия, то её принести надобно ему тотчас же.

«И вправду, на что повелителю сдался вдруг этот клинок?» – подумалось Дюку, когда он подошёл к палатам, которые некогда занимал, глупый неслух, Владимир. Пока его спаивали каждодневными пирами и устраивали в угоду ему ничего, по сути, не сулящие походы на ворогов, стравливая его тем самым с единственными, кто мог помочь Руси выйти из под ига ордынского, всем уже давно верховодил он, Дюк Степанов, и патриарх. Каждый раз боярин диву давался, как Левонтию удалось заставить Владимира пойти против слова своего собственного и обманом пленить Ставра Годиновича? С годами князь совсем сдал, ставши словно дитя малое. Последним его достижением стало покорение Инищего княжества, и то сие в итоге обратилось бедствием, когда церковь обложила непомерными налогами люд мирской. Уже тогда, только вернувшись из Константинополя, Левонтий показал всем, способным видеть, что Владимир, по сути, не способен отныне править на Руси самостоятельно. Тут уж Дюк не упустил своего шанса, и был вскоре награждён выше всяких своих чаяний – его повелитель открыл ему невероятные возможности, одарив просто невиданной силой.

Но отныне проблемой стал новый воевода. Вавила явился человеком абсолютно неуправляемым чьей-то волей, всюду он следовал только своей совести, вступая порой в спор даже с самим князем. Пришлось изрядно повозиться, пока не был найден способ устранить его. Гибель братьев сломило Вавилу, и он ушёл вопреки воле Владимира со своего поста. А так как после смерти Добрыни не осталось никого иного, на пост сей посадили Дуная Ивановича, вот уж кем верховодить просто было бы, словно куклой. Но он умудрился всё испортить, убив по пьяни собственную жену, к тому же бывшую на сносях! Однако в последствии Дунай всё же сумел-таки послужить повелителю. Впав после всего произошедшего в полнейший религиозный фанатизм, дабы вымолить себе прощение, Дунай очень легко попал под влияние владыки, который сразу же вернул того в дружину, над коей начальствовал чудом спасшийся