Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети - Евгений Морозов

Настораживает беззаботность, с которой западные политики начинают разбрасываться метафорами вроде “виртуальных стен” или “информационных занавесов”. Такие метафоры не только преувеличивают отдельные аспекты задачи по защите свободы интернета (например, трудность трансляции критических сообщений в страну-объект пропаганды), но и преуменьшают значение других ее аспектов (например, то, что само правительство искомой страны может воспользоваться Сетью для установления слежки или распространения пропаганды). Подобные аналогии также политизируют получателей информации, исходящей с другой стороны “стены” или “занавеса”, почти автоматически приписывая им прозападный настрой или, по меньшей мере, серьезное недовольство собственным правительством. А иначе зачем пытаться тайно приподнять занавес?

Западные политики, потратившие много времени и сил на то, чтобы проломить железный занавес, похоже, не заметили гораздо более действенных способов преодолеть занавес информационный. Опыт заставляет их видеть повсюду занавесы, которые следует поднять, а не, например, поля, нуждающиеся в поливе. А ведь подход к проблеме, не отягченный дезориентирующей аналогией, показал бы, что перед нами “поле”, а не “стена”. Имеющийся у политиков опыт решения сходных задач, однако, затрудняет поиск действенных решений новых задач. Это хорошо известный феномен, который психологи называют эффектом Лачинса (эффектом установки).

Многие метафоры времен холодной войны подразумевают определенные решения. Чтобы демократия могла пустить корни, следует разрушить стены и поднять занавесы. То, что демократия может не прижиться и после уничтожения виртуальных стен, эти метафоры не предполагают (хотя бы потому, что такова мирная история посткоммунистической Восточной Европы). Заражая политиков неумеренным оптимизмом, метафоры времен холодной войны дают иллюзорное ощущение завершенности и необратимости. Проделать брешь в файерволе – совсем не то же самое, что проломить Берлинскую стену или поднять шлагбаумы на КПП “Чарли”: “латание” файервола, в отличие от перестройки бетонной стены, занимает всего несколько часов. Настоящие стены дешевле уничтожить, чем возвести, но их цифровые эквиваленты – наоборот. Метафора “киберстены” ошибочно предполагает, что на месте устраненных цифровых преград не возникают новые, совершенно отличные от них. Это предположение совершенно неверное, поскольку контроль над интернетом принимает разные формы и вовсе не ограничивается блокированием сайтов.

Когда такой язык проникает в политический анализ, это может привести к поразительно нерациональному распределению ресурсов. И когда авторы передовицы в “Вашингтон пост” заявляют, что “если в файерволе достаточно дыр, он рушится. Технические возможности для этого существуют. Необходима только большая мощность”, то это утверждение (верное с технической точки зрения) в высшей степени ошибочно. “Большая мощность”, конечно, может помочь временно преодолеть файерволы, однако это не гарантирует, что принципиально отличные от файервола методы не окажутся гораздо эффективнее. Продолжать пользоваться метафорой киберстены – значит пасть жертвой предельного интернетоцентризма, закрыть глаза на социально-политическую суть проблемы контроля над интернетом и сосредоточиться исключительно на ее технической стороне.

Вопрос терминологии нигде не стоит так остро, как в общественной дискуссии на тему драконовского контроля над интернетом в Китае. С тех пор как в 1997 году журнал “Уайерд” назвал эту систему “Великим китайским файерволом”, большинство западных обозревателей пользуются этим образом для описания проблемы и ее возможных решений. В то же время остальным важным аспектам контроля над китайским интернетом, особенно распространению самоцензуры среди китайских интернет-компаний и развитию сетевой пропаганды, уделяют куда меньше внимания. По словам Локмана Сюя, исследователя интернета из университета Пенсильвании, “ [метафора] ‘Великого китайского файервола’… мешает нам понять, что такое интернет в Китае, и, следовательно, выработать правильную политику в отношении него… Если мы хотим прийти к пониманию китайского интернета во всей его сложности, то в первую очередь должны перестать думать о ‘Великом файерволе’ – образе, уходящем корнями в холодную войну”. Совет заслуживает внимания, но пока политики ностальгируют по временам холодной войны, этого не произойдет.

Устаревший язык характерен и для истолкования обществом многих других сфер интернет-культуры, что в итоге приводит к нерезультативной и даже контрпродуктивной политике. Сходство интернета с техническими средствами, которыми оперировал самиздат (факсы и копировальные аппараты), меньше, чем можно вообразить. Самиздат, растиражированный на контрабандном копировальном аппарате, можно было использовать только двумя способами: текст можно было прочитать и передать дальше. Однако интернет – по определению гораздо более сложный медиатор, выполняющий бесконечно много задач. Он не только позволяет распространять неудобную для правительства информацию, но и помогает государству следить за гражданами, утолять их жажду развлечений, скармливать им изощренную пропаганду и даже организовывать кибератаки на Пентагон. Решения Вашингтона, регулирующие использование факсов и копировальных аппаратов, мало повлияли на венгерских или польских пользователей оргтехники. И, напротив, многие из решений относительно блогов и социальных сетей, принимаемых в Брюсселе, Вашингтоне или Кремниевой долине, сказываются на всех пользователях в Китае и Иране.

Сходным образом взгляд на блогинг как на самиздат игнорирует многие его черты, способствующие укреплению режима, и упрочивает миф об интернете-освободителе. Едва ли в СССР существовал самиздат проправительственного характера (хотя в самиздате, заметим, печаталось много критики в адрес правительства за отход от основ марксизма-ленинизма). Если человек желал выразить поддержку партии и правительству, он мог написать письмо в местную газету или озвучить свою позицию на ближайшем партсобрании. Блоги же бывают самые разные, и ведут их люди с разными идеологическими установками. В Иране, Китае и России множество проправительственных блогов. Авторы многих всерьез поддерживают режим или, по крайней мере, некоторые его шаги, например, во внешней политике. Приравнивать блогинг к самиздату, а блогеров – к диссидентам, – значит закрывать глаза на то, что творится в чрезвычайно разнообразном мире новых медиа по всему миру. Многие блогеры настроены радикальнее своего правительства. Сьюзан Шерк, эксперт по азиатской политике и бывший заместитель помощника госсекретаря в администрации Клинтона, рассказывала: “Китайские чиновники… говорят, что испытывают растущее давление со стороны националистического общественного мнения. ‘А как вы узнаете, – спрашиваю я, – каково на самом деле общественное мнение?’ ‘Ну, это просто, – отвечают они. – Я узнаю о нем из ‘Глобал таймс’ [националистический таблоид, публикующий материалы о внешней политике и контролируемый государством] и из интернета”. Вот такое общественное мнение может порождать условия для проведения государством более жесткой политики, даже если правительству это не особенно нравится. “Китайские популярные медиа и веб-сайты дышат ненавистью к японцам. Заметки о Японии читают на сайтах чаще, чем новости на любую другую тему, а антияпонские петиции становятся очагами коллективных действий в Сети”. Иранская блогосфера тоже не отличается толерантностью. Так, в конце 2006 года консервативный блог обрушился на Ахмадинежада за то, что тот, находясь за границей на спортивном мероприятии, разглядывал женщин-танцоров.