Прощальный поцелуй - Тасмина Пэрри

– Ты действительно думаешь, что они изменят свое мнение после того, как мы откроем им глаза?

Возмущенная Розамунда резко повернулась к нему. Иногда она задавалась вопросом, за что ему платит, но тут же вспоминала, что на самом деле не платит, и уже давно. Бюджета ГПД хватало только на оплату телефона, а жалованье казалось несбыточной мечтой. Поэтому персонал состоял из таких людей, как Сэм, имеющей связи и деньги на офис, и таких, как Брайан, который настолько проникся чувством долга перед историей, что отсутствие средств считал одним из стимулов продолжать борьбу.

– Возможно, ты окажешься прав, Брайан, – сказала она, стараясь говорить как можно более бесстрастно. – Все мы знаем, что эти люди предвзяты и имеют массу предрассудков. Но если мы не будем бросать им вызов, разве мы можем надеяться что-то изменить в их умах?

Брайана это, похоже, не убедило.

– Ну хорошо. – Он вздохнул и взглянул на висящие над дверью часы. – Но кого ты сможешь найти на акцию протеста в обеденный перерыв в пятницу?

Розамунда ненадолго задумалась. Он ее раздражал, однако в словах его был резон.

– Найдем кого-нибудь, – буркнула она и ушла думать на улицу.

Их не слишком сплоченная группа собралась перед входом в здание, у вращающихся дверей. Розамунда смотрела на свое отражение в отполированной бронзе таблички «Брук Паблишинг: Лондон, Нью-Йорк» и старалась не думать о том, что их всего пятеро.

– Но зато у нас есть плакаты, по крайней мере, – сказала Сэм, словно прочитав ее мысли.

Роз кивнула. Найти людей, видящих смысл в таких протестах, за каких-то пару часов было непросто. По дороге к редакции «Капитала» ей удалось уговорить пойти с ними двух ее друзей, Алекса и Джорджа, но при условии, что после работы она пойдет с Джорджем куда-нибудь выпить. Оба молодых человека были высокими и импозантными – в особенности Джордж, у которого было телосложение борца, – но гораздо более важным было то, что оба они работали в типографии Дженнингса в одном из закоулков за Пиккадилли и, соответственно, имели доступ к картону и краскам. Плакаты ГПД «Покончить с Капиталом!» и «Прислушайтесь к людям!» были весьма впечатляющими, но Брайан притащил еще два – с лозунгом «Права черным!», жирно написанным красной краской, и предположительно обидный «Убирайся обратно в свой Итон!».

Роз в спешном порядке набросала на пишущей машинке в их офисе полемическую листовку под заголовком «Капитал: неприкрытая ложь», которую им удалось размножить на ротаторе, и теперь эти листовки они пытались всучивать вместе с информационным листком о деятельности ГПД отмахивавшимся от них прохожим.

Выбор времени для протеста – в обеденный перерыв в пятницу – оказался на удивление удачным, поскольку это означало, что всем, работающим в здании «Капитала», нужно будет пройти через строй их плакатов, когда они отправятся за своими бутербродами.

– Отзовите свою статью! – кричал Алекс.

– Уволить Доминика Блейка! – вторила ему Роз под ошеломленными взглядами секретарш и курьеров, торопливо проскакивавших через блестевшие медью и стеклом двери парадного входа в обе стороны.

– Я не уверена, что до них доходит смысл наших требований, – не раскрывая рта, произнесла Сэм.

– Не это главное, – ответила Розамунда. – Главное то, что мы озвучиваем свою точку зрения и реализуем демократическое конституционное право на протест. И даже не важно, изменит ли это что-нибудь; значение имеет сам факт, что мы это делаем.

Она заметила, что Сэм удивленно подняла брови. Роз была не вполне уверена, что эти аргументы убеждают даже ее подругу. Группа прямого действия приближалась к двухлетнему юбилею своего существования, и в моменты самых мрачных раздумий Роз спрашивала себя, чего они за это время достигли, не считая сделанного полицией предупреждения шесть месяцев назад, когда она приковала себя наручниками перед зданием парламента.

– Мисс?

Кто-то осторожно дотронулся до ее плеча, и она, вздрогнув от неожиданности, обернулась. Перед ней стоял юноша лет шестнадцати, не больше, в ужасно сидевшем на нем костюме – должно быть, он был вручную перешит из отцовского, подумалось ей, но она тут же устыдилась этой мысли. Как бы то ни было, выглядел парнишка перепуганным.

– Да? – сказала она, старясь, чтобы это прозвучало как можно мягче.

– Вы… вы не могли бы пройти внутрь? – запинаясь, произнес парень.

– Что? Куда это?

– Наверх. – Он указал на здание. – Мой босс хотел бы с вами переговорить.

Она слегка встревожилась, но Сэм и Брайан ободряюще закивали ей.

Сунув свой плакат Сэм, она вошла в здание, мельком взглянув на свое отражение в зеркальной стене возле ресепшен. Она была довольно бледной и мысленно посетовала на то, что лицу не хватает красок, чтобы сбалансировать темный цвет волос. У Роз были сложные отношения с макияжем. Она была против тирании, предполагавшей «полную боевую раскраску», но признавала, что мазок красной помады может мгновенно добавить девушке или женщине уверенности.

Напомнив себе, что у нее есть диплом магистра Лондонской школы экономики, она прошла вслед за посыльным наверх, в дымный просторный зал со множеством рабочих столов и пишущих машинок. В дальнем его конце за стеклянной перегородкой находился кабинет, внутри которого она заметила мужчину – он стоял у письменного стола и разговаривал по телефону.

Юноша постучал в застекленную дверь, и мужчина, тут же положив трубку, жестом пригласил Розамунду войти.

«Вот на ком костюм сидит идеально!» – подумала Роз, неторопливо рассматривая его. С первого взгляда было понятно, что этот человек немало времени проводит у своего портного. На нем был довольно короткий пиджак с по-модному узкими лацканами, а цвет его, светло-серый, прекрасно гармонировал с цветом глаз мужчины. Держа в руках их отпечатанную на ротаторе листовку, он поднял брови, как бы говоря: «Ну и?..» Розамунда почувствовала, как сердце у нее екнуло: враг был рядом, в пределах досягаемости.

– Вы ознакомились с нашей точкой зрения? – спросила она как можно более спокойно.

– Я Доминик. Доминик Блейк, редактор «Капитала», – довольно бесцеремонно представился он. – И да, я прочел это… Мисс?..

– Бейли. Розамунда Бейли. Руководитель Группы прямого действия.

Она продолжала смотреть на него. Его внешность приводила ее в замешательство. Когда она представляла себе автора этой спорной статьи, воображение рисовало ей надутого джентльмена в жилетке и, возможно, с моноклем в глазу, этакого ретрограда, проникшегося идеей Империи, с узким кругозором и взглядами колониального толка. А перед ней стоял молодой человек лет тридцати, худощавый, но мускулистый, с зачесанными назад в щегольской манере густыми каштановыми волосами.

– Прошу вас, присаживайтесь, – предложил он.

– Я предпочла бы постоять, – упрямо заявила она, разглаживая складки своего пальто, словно готовилась к тому, что ее будут рассматривать.