План D накануне - Ноам Веневетинов

неё ещё придётся тащиться, поскольку он в том трактире на постое, однако тогда он не желал и решил изыскать нечто на этой стороне, а заодно, наливаясь там, и поспрашивать про воинов, потому что, сдаётся ему, очень он долго ехал сюда и очень много кружил, а также его сильно задерживали участники диспута, и многие могли успеть сюда раньше него, если, конечно, в этой дыре было для чего сюда успевать.

На стороне помоста отыскался трактир, пусть и ещё более захолустный, нежели его, и с ещё более кислым пивом. Он выпил его много и больше ничего не помнил, кроме того, как вышел в морозную уже ночь под хладные капли ледяного дождя и упал, разумеется, перед тем споткнувшись о порог или вбитый в грязь забор из подков, извернулся в полёте и приземлился на спину, оставшись лежать, не имея ни сил, ни достаточного желания, как ему теперь казалось, восставать в мир с физиономией, сходной со здешними крестьянскими. К тому же он очень хотел спать и немедленно заснул, тем более что устал после дневного перехода.

Пришёл в себя лёжа под телегой, увидел прояснившимся взглядом сперва её колесо, потом ось и свод над собой, поняв, что очень замёрз и весь в грязи, а когда выползал, набил ей пазухи под плащом и кафтаном.

В телеге сидела дюжина или около того монахов, причем одна половина предпочитала оставаться в капюшонах, а другая блестела мокрыми от дождя тонзурами, и у всех лица были или пьяные, или унылые. Он искал взглядом возницу, переместив оный на козлы, обнаружил там троих монахов, каждый из которых в обеих руках держал поводья. Он понял, что они наехали на него не столь давно, и теперь решил разгадать их намерения. Хотя разгадывать намерения только одного возницы ему было бы гораздо легче. Между тем он неожиданно осознал, что монахи косятся на него и подпихивают друг друга в жирные и тощие бока, причем тощих значительно меньше, что в купности с очевидным пьянством в их рядах говорило о прежней и неискоренимой распущенности в монастырях, а также наглости аббатов, каковые признаки побудили его протереть лицо от грязи, чтобы стало понятно, что перед ними благородный человек и его следует трепетать, а не насмехаться, и ещё он понял, что вчерашнее пиво оставило в его голове и брюхе скверный потёк, истребимый только таким же мерзким пойлом, и к этому следует вернуться, лишь только он потолкует с монахами на козлах.

Он спросил, не ослепли ли они, расставив ноги и привычно положив пятерню на рукоять сабли, однако её на месте не оказалось. Живо понял, что его обокрали спящего, но теперь, вступивши в противодействие монахам, выказывать замешательство было нельзя, и пришлось сделать вид, что пальцам его нужен пояс, который стащить у негодяев не вышло. Может, он к тому же ещё и подрагивал от холода, однако им дал понять, что это от ярости.

В один голос все трое ответили, что видят хорошо, как будто готовились к тому, что он спросит. Какого же тогда нечистого вы посмели остановить свою телегу поверх спящего человека? Пришлось вступить в долгое обсуждение, хотя в иное время он бы уже выхватил саблю. Припомнив, что в сапоге у него припрятан кинжал, он приподнял стопу и понял, что нога его не ощущает. Похоже, местные негодяи неплохо изучили обыкновения рыцарей и драли всё, что даже хорошо спрятали. Меж тем поступил ответ на его вопрос. Ты был припорошён грязью, и трактирщик показал нам, куда встать. Понятно, валят на трактирщика. Уточнил, точно ли они монахи. Точно. Какого ордена?

Он говорил на венгерском, вставляя слова из языка Темешварского эялета, включая искажённые турецкие, и они его понимали, только не понимали, что перед ними человек из рода Батори, гораздо более знатный, чем местный господарь Запольяи.

Из ордена арианитов прозеров, да будет тебе известно. Они отвечали на венгерском с вкраплением русских слов, которые он тоже знал. О таком ордене он, кажется, слышал, только не помнил уже что и точно ли именно о нём. Вариант, что на сей диспут явятся не только из орденов, названия коих ему неведомы, но и из сект, у которых названия если и есть, то произносятся не на человеческом языке, а на птичьем или на медвежьем, орден арианитов прозеров, скажем, тем только и отличался от протестантов, что допускал, будто Христос является не единственным посредником между человеком и небом, а кроме него таковым является, скажем, Марс, в доказательство чего они по дороге сюда осквернили останки некоего условного святого, или ещё какая-нибудь нелепость в этом роде, им был вполне приемлем.

Спросил, почему их на козлах трое? Во славу Бога-Отца, Бога-Сына и Бога-Святого Духа. Мог бы и сам сообразить это. Во рту делалось всё мерзее, и он решил не нападать на монахов без сабли, а пойти в трактир на этой части площади, вход в который от его глаз уже загородил помост без виселицы или даже без чана с очагом, что зародило в нём определённые подозрения о скором диспуте, разведать о грабителях его и выпить пива. Выпив опять без всякой меры, он был уже сильно пьян, когда ор снаружи сделался навязчивым и к нему откуда-то издалека, быть может, ещё дальше, чем от Иордани, явилась мысль, что это, наверняка, уже кипит диспут, который он желал послушать и кое в чём для себя разобраться. Выйдя на улицу в отчищенном трактирной служанкой платье и с умытым лицом, Андраш подумал, что всеведенье его не безгранично, однако сейчас он оказался прав.

По иную сторону помоста были собраны поприща монахов и казуистических и схоластических советчиков, сбитые в орденские и сектантские массы, впрочем, сильно между собой сжатые и колыхаемые неизъяснимыми религиозными и иными силами. На помост уже взошли две противоборствующие клики, в одной из которых и слепой угадал бы евреев по одному скрежетанию их пейс о воздух и их окуляров о носы, а во второй лишь образованный человек вроде него угадал бы протестантов. Он поискал глазами арианитов прозеров, не нашёл и стал проталкиваться поближе к помосту, к каковому, к его возмущению, его не желали с охотой допустить, видно, прознали, что сабля и кинжал украдены, а за булавой он не успел сходить на постоялый двор.

Тема диспута звучала весьма туманно: сожжение возов с Талмудом на Гревской площади как оправдание Юза Асафа, предполагаемое как аверроизм, сопряжённый с толкованиями астрономических таблиц Аделардом Батским, непреходящая