Пастыри чудовищ. Книга 2 - Елена Владимировна Кисель

рыбацких — наследство Драккантов. Если не сгнили и не разбились за годы. Взять бы всю эту флотилию — может, хватило бы на поганый список внутри.

— Нету корабля? — удивляется малец. — А как ты… церемонию…

Я перестала блюсти церемонию с побега из Венейге-касла. В питомнике тоже не срослось. Может, я просто не верю, что можно отпустить по воде всю накопленную за год дрянь. А совать в реку кораблики за просто так, ради обычая — не вижу смысла.

Пацан роется в кармане, бормочет: «Ща, вот… точно, тут». Вытаскивает кораблик — мелкий, в половину моей ладони. Но хорошо вырезанный, и даже с парусом — голубым лоскутом.

— Это я сам, без бати. Хозяйке Вод думал… Д-держи, да? Он не оч-чень ровный п-просто… Ну, ты в-возьми. Чтобы… ну… чтобы плохое ушло.

В мокрой красноватой ладони лежит деревянный кораблик. А в храме позади меня больше не поют и рыдания поутихли. Там всё кончилось, и скоро подоспеет Морковка…

И ещё я знаю теперь, что делать.

— В-возьми, да? Это… от сердца.

Сгребаю с детской ладони кораблик. Попутно замечаю, что у пацана на руке — Знак Мечника. Вот и отлично.

— Держи, — протягиваю ему один из своих метательных. Дымчатая даматская сталь, отличная балансировка, и всё равно мне больше нечего подарить. — Если спросят, откуда взял — скажешь, что получил от Странницы на Перекрёстки.

— От С-с-с-с-с…

— Ш-ш-ш-ш! — хмурю брови, подпускаю таинственности. — Теперь иди к своим и не оборачивайся!

Моргает, разворачивается, припускает во всю прыть. Может, и не обернётся, но подстраховаться надо. Перебрасываю ноги через ограду, спрыгиваю внутрь, пригибаюсь. Накидываю маск-плащ.

Мне будто снова двенадцать. И я охочусь на Морковку в заснеженном саду. Вот, кстати, и добыча — Его Светлость выскакивает из храма раньше всех. Крутит головой, ищет меня.

Выпрыгиваю из кустов и уволакиваю Яниста в обход здания.

— Молчи! Нас не должны видеть, ясно?

Дар доносит обрывки взволнованных голосов: «Да, сидел тут какой-то… или какая-то… куда подевалась?!» — «Неужто — правда…»

— Мелони, я, конечно… отчасти понимаю твоё состояние и нежелание общаться с роднёй. Но маск-плащ — это как-то уже чересчур, тебе не кажется?!

— А, что? — волоку его между кустами и под прикрытием храма перелезаю через ограду. — Это не поэтому. Просто я сегодня Странница.

Морковка даже начинает заикаться. Как деревенский пацан.

— С-с-с-с-транница? В смысле… Перекрестница? То есть, Кратейя?! Мелони, а… ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит, или…

Тропа сразу же за храмом ныряет в рощу, так что нас не увидят. Скидываю с плеч маск-плащ.

— Я хорошо себя чувствую.

Словно не плащ — пару альфинов с плеч скинула. Под ногами — лёгкий снежок на кромке льда. Разбегаюсь и чуток по льду проезжаю. Перед глазами мелькает оранжевое с зелёным. Варежки, от которых тепло рукам.

Янист сейчас перестанет давиться и ляпнет что-нибудь. Надо успеть первой.

— Что теперь будешь делать? Я выполнила последнюю просьбу тётки. Проводила её в Бездонь. Получается, что у тебя теперь нет резонов оставаться в питомнике.

Друг детства косится на меня и тоже проезжает немного по ледку. Сдвигает тёплый капюшон назад, открывает рыжие вихры.

— Всего лишь от одного слова.

— Только не начинай, насчёт женитьбы, Рода Драккантов и прочей этой дряни.

— Не начну.

На рябинах качаются прощальники. С ярко-малиновыми сердцами во всё пузо. Разбрасывают ягоды и купаются в снегу. Под громкое: «О-яй! О-яй! О-о-ощай!»

— Знаешь, за это время… я многое увидел и понял. О питомнике и тех, кто в нём. О том, чем вы занимаетесь. О том, что ты нашла здесь. И я понимаю, почему ты хочешь быть в этом месте — вы делаете благородное и нужное дело… но ты уверена, что хочешь всегда делать это таким способом?

Это он к тому, что я ошиваюсь в питомнике как рядовой Следопыт, а иногда беру работу вольерных. Мотаюсь по вызовам, общаюсь с мразями вроде Нэйша, зашиваю гнойные раны и получаю укусы. Хотя могла бы…

— …принять Права, помочь Грызи деньгами и спасти куда больше зверей. Ты про это? Быть Великой Устроительницей Приютов или типа того. Может, лет через шестьдесят. Когда колени будут плохо гнуться. Впаду в маразм и приму Права. И завещаю все деньги на нужное дело. Как тебе, а?

«Проща-а-ай! Проща-а-а-ай!» — голосят прощальники над рябиной. И игриво кидаются в нас ягодами. Отмахиваюсь и говорю почти весело:

— Понимаешь, это просто не моё. Наверное, я могла бы кучу всего переделать. Что-то там исправить, принести пользу, сидя в поместье и ворочая денежками. Только это была бы не я. Я выбрала быть в питомнике не потому, что тут нужное дело делают. Выбрала то, что мне нравится. То, где я могу быть счастлива.

Морковка напряжённо и как-то тускло улыбается.

— Понимаю. Это — твоё. И ты можешь о себе позаботиться. Я же видел.

— Точно. Так что тебе нет никакого смысла меня опекать.

— Хочешь, чтобы я уехал?

Высовываю руку из варежки и ощупываю в кармане резной бочок корабля.

— Да не то чтобы. Персонала недобор, ты уже почти обучился. И ты точно не хуже Мясника, или Дрызги, или Плаксы. Просто давай начистоту — тебе же нет дела до зверей. И у тебя же были какие-то планы — вроде… возглавить общину чокнутых адептов Единого в Алчнодоле?

— Я не…

— Да помню я, что ты хотел плавать, — достаю и показываю кораблик. — Ты ж мне весь мозг вынес морем в своё время.

Когда мы выезжали к морю — он наглядеться не мог. Бредил этим делом, особенно землями за пределами Рифов. Перечислял мне поимённо всех стукнутых, которые решили поплавать и полетать за Рифской Чертой: «Ну и что, что никто не вернулся? Не может же быть, чтобы там была сплошь вода! Может, они доплыли куда-то, нашли что-то такое, что… ну, не Благословенные Земли из легенд, конечно, а просто что-то такое, из-за чего не захотели возвращаться!»

Вот только Его Светлость поглядывает на кораблик в моей ладони без «морского» блеска в глазах. И что-то не рвётся чемоданы паковать.

— Не настаиваю я, чтобы ты отчаливал, — говорю ему. — Но это — не твоё. И твоим не станет. Ты один чёрт будешь здесь как в клетке. И гробить свою жизнь на то, что тебе не слишком-то по душе — думаю, тут нужен какой-то дополнительный веский резон. Что-то получше этого твоего «благородного дела».

Морковка останавливается и пристально пялится на прощальников. Выдыхает едва слышно:

— Или кто-то.

Наклоняюсь, чтобы сгрести побольше снега. И запечатать суженому пасть, прежде он начнёт