Николай Гумилев - Владимир Полушин

В первом же номере «Рудина» Лариса попыталась напечатать свое поэтическое «Письмо», адресованное Гумилёву от лица поэта-улана, но его не пропустила цензура. Читал ли это послание сам Николай Степанович или нет, неважно, ведь он воспринимал Ларису прежде всего как красивую женщину.

Осенью 1916 года, находясь в лазарете Обществ писателей на Петроградской стороне, Гумилёв послал Ларисе Рейснер, студентке Психоневрологического института, письмо в стихах «Что я прочел? Вам скучно, Лери…». Вероятно, письмо было ответом на их беседы:

В Петрограде они часто встречались и проводили многие часы вместе. После того как 24 октября 1916 года Гумилёв отбыл в свой полк, из Окуловки он отправляет 8 ноября ей письмо, начинающееся строчками: «Лера, Лера, надменная дева, / Ты как прежде бежишь от меня…» Это уже поэтические черты образа Гондлы, которые в воображении поэта слились с характером гордой красавицы Рейснер. Гумилёв в это время еще дорабатывал поэму «Гондла», написанную летом в Массандре. Письмо полно нежных признаний в любви: «Я часто скачу по полям, крича навстречу ветру Ваше имя, снитесь Вы мне почти каждую ночь. И скоро я начинаю писать новую пьесу, причем, если Вы не узнаете в героине себя, я навек брошу литературную деятельность». (О какой пьесе писал Гумилёв, не совсем ясно. Имя Лери — он взял из «Гондлы»[65].) Лариса называла поэта в письмах и романе Гафизом. Так звали героя драмы «Дитя Аллаха»[66], впервые прочитанной Гумилёвым 19 марта 1916 года в редакции «Аполлона» на заседании Общества ревнителей художественного слова.

В ответе Ларисы — тоже искреннее признание в любви: «Милый мой Гафиз, это совсем, не сентиментальность, но мне сегодня так больно. Так бесконечно больно. Я никогда не видела летучих мышей, но знаю, что если даже у них выколоты глаза, они летают и ни на что не натыкаются. Я сегодня как раз такая бедная летучая мышь… жду Вас. Ваша Лери». В письме Ларисе Рейснер от 8 декабря (Гумилёв получил сразу два письма) он пишет ей, что у него созрел план поэмы о Лере: «…я мысленно напишу для себя одного (подобно моей лучшей трагедии, которую я напишу только для Вас). Ее заглавие будет огромными красными как зимнее солнце буквами: „Лера и Любовь“… На все, что я знаю и люблю, я хочу посмотреть, как сквозь цветное стекло, через Вашу душу…» Гумилёв не написал пьесы о Ларисе Рейснер. Но, может быть, именно она подсказала ему образ главной героини другой его пьесы — «Отравленная туника». И если даже не героини, то сама идея написать такую пьесу могла родиться именно под впечатлением от знакомства с Ларисой. Гумилёв писал ей письма, полные нежной любви и тоски, еще и потому, что чувство одиночества в пору начинавшегося развала и смуты заставляло его искать близкого человека.

Ну какая женщина может устоять, когда о ней пишут возвышенным, божественным слогом? Роман переходит в почтовый. Рейснер в Петербурге выполняет все просьбы поэта. Даже ходит по его настоянию в церковь и ставит свечи Николаю-угоднику. В одном из писем Рейснер сообщает: «Милый Гафиз, Вы меня разоряете. Если по Каменному дойти до самого моста, до барок и большого городового, который там зевает, то слева будет удивительная игрушечная часовня. И там не один Св. Николай, а целых три. Один складной, и два сами по себе. И монах сам не знает, который влиятельней. Поэтому свечки ставятся всем уж заодно… мне трудно Вас забывать. Закопаешь все по порядку, так что станет ровное место, и вдруг какой-нибудь пустяк, ну, мои старые духи или что-нибудь Ваше, и вдруг начинается все сначала, и в историческом порядке. Завтра вечер поэтов в Университете, будут все Юркуны, которые меня не любят, много глупых студентов и профессора, вышедшие из линии обстрела. Вас не будет».

Она тоскует в разлуке по этому сумасбродному Дон Жуану и пишет ему сумасшедшие письма, полные грусти: «Я не знаю, поэт, почему лунные и холодные ночи так бездонно глубоки над нашим городом. Откуда это все более бледнеющее небо и ясный торжественный профиль старых подъездов, на тихих улицах, где не ходит трамвай и нет кинематографов. Кто сказал, что луна одна и ходит, и ходит по каким-то орбитам. Очевидные враки. За просвечивающейся дымкой их может быть сколько угодно, и они любопытны и подвижны со своими ослепительными, но занавешенными лицами. Кочуют, кочуют целую ночь над нелепыми постройками, опускают бледные ресницы, и тогда на ночных темных и высоких лестницах — следы целомудренных взоров, с примесью синевы и дымчатого тумана. Милые ночи, такие долгие, такие бессонные».

И Николай Степанович отвечает ей фантастическими письмами. 15 января Гумилёв сообщает, что целыми днями валялся «в снегу, смотрел на звезды и мысленно чертил между ними линии, рисовал себе Ваше лицо, смотрящее на меня с небес…».

По просьбе Рейснер он начинает думать над сочинением новой пьесы о Кортесе и Мексике, а поэтому просит возлюбленную прислать книгу американского историка Прескотта «История завоевания Мексики». Он рассказывает ей о своих литературных поисках и сомнениях: «…Иногда я даже вскакиваю, как собака, увидевшая взволновавший ее сон. Она была бы чудесна, моя пьеса, если бы я был более искусным техником. Как я жалею теперь о бесплодно потраченных годах, когда, подчиняясь внушеньям невежественных критиков, я искал в поэзии какой-то задушевности и теплоты, а не упражнялся в писании рондо, ронделей, лэ, вирелэ и пр. Что из того, что в этом я немного искуснее моих сверстников. Искусство Теодора де Банвиля и то оказалось бы малым для моей задачи. Придется действовать по-кавалерийски, дерзкой удалью и верить, как на войне, в свое гусарское счастье. И все-таки я счастлив, потому что к радости творчества у меня примешивается сознание, что без моей любви к Вам я и отдаленно не мог бы надеяться написать такую вещь. Теперь, Леричка, просьбы и просьбы: от нашего эскадрона приехал в город на два дня солдат, если у Вас есть уже русский Прескотт, пришлите его мне. Кроме того, я прошу Михаила Леонидовича купить мне лыжи и как на специалиста по лыжным делам указываю на Вас. Он Вам, наверное, позвонит, помогите ему. Письмо ко мне и миниатюру Чехонина (если она готова) можно послать с тем же солдатом. А где найти солдата, Вы узнаете, позвонив Мих. Леонид. Целую без конца Ваши милые, милые ручки. Ваш Гафиз».