Ашборнский пастор - Александр Дюма

И скончавшейся в Ньюстедском аббатстве

18 ноября 1808 года

Как видно из этой эпитафии, Ботсвен прожил всего лишь пять лет и несколько месяцев, то есть около трети положенного ему срока жизни.

Такую же часть человеческого века суждено было прожить и его хозяину. Спустя какое-то время поэт, как мы уже упоминали, завел третьего пса, по кличке Лайон.

Лайон сопровождал своего хозяина в Грецию и шел за его гробом.

Лайона, в память которого никто не сочинил эпитафии, взяла к себе миссис Ли, сестра Байрона, дочь капитана Джона Байрона от первого брака, о которой мы уже сказали два-три слова и которую мы представили нашим читателям под именем мисс Августа.

Была пятница 17 августа 1825 года, когда Байрон в гробу возвратился в старинное аббатство, сопровождаемый немногими друзьями, которые остались верны поэту, но все же не в такой мере, как его собака.

Первого июля предыдущего года тело благородного лорда было привезено из Миссолунг в Лондон.

Оно находилось на борту корабля «Флорида» в гробу с многочисленными отверстиями, погруженном в бочку винного спирта.

Именно таким образом сохранили и доставили на родину тело адмирала Нельсона после Трафальгарского сражения.

Когда гроб сгрузили с корабля и поставили на землю, капитан вознамерился вылить из бочки винный спирт, но тут один из присутствующих, страстный поклонник Байрона, воспротивился такому кощунству и предложил капитану «Флориды» продать публике бальзамирующую жидкость по луидору за пинту.

Распродажа состоялась в ту же минуту, и капитал «Флориды» продал каждую пинту своего винного спирта по той цене, по какой, говорят, поэт продавал каждый свой стих к великому изумлению лондонской аристократии, отлично понимавшей, что можно продавать сахар-сырец, кофе и пряности, но не понимавшей, как это можно продавать поэзию.

Всего лишь двумя годами ранее его переполняло разочарование, сердце его было разбито, а душа оказалась в одиночестве, потому что он утратил одного за другим умерших одинаковой смертью трех своих друзей: Лонга, Мэтьюса и Шелли — все трое утонули; потому что он видел в Пизе смерть своей внебрачной дочери, на которой он сосредоточил всю свою любовь, ибо его жена вынудила его лишить этой любви и ее, и его законную дочь; потому что он видел поражение революции в Неаполе, которой он предложил своей кошелек и свою шпагу и которая, приняв и то и другое, опустошила его кошелек и оставила его шпагу в ножнах.

Всего лишь двумя годами ранее, повторяем, в апреле 1823 года ему пришла в голову мысль отправиться в Грецию, чтобы способствовать освобождению родины Фемистокла и царя Леонида.

В жизни некоторых людей наступает момент, когда они осознают, что индивид — это нечто слишком малое, а потому не заслуживает того, чтобы посвящать себя ему, и ищут народ, ради которого стоит пожертвовать и своим состоянием, и своей жизнью.

Байрон избрал народ Греции, по которой он в течение года путешествовал (читай: в которой он находился в добровольном изгнании в течение года) в 1810 году.

Однако с 1810 по 1823 годы в жизни поэта произошли большие перемены. Его слава, оспариваемая в Лондоне, неохотно признаваемая в Эдинбурге, хлынула из Англии во Францию, а затем мало-помалу распространилась по всему миру.

Хотите иметь представление о том, каких высот достигла эта слава?

В Шотландии, в графстве, где находилось наследственное имение матери Байрона, вспыхнул бунт.

В ходе одного из своих боевых действий бунтовщики должны были пересечь владения миссис Байрон.

У их границы они договорились двигаться один за другим с тем, чтобы в траве остался только узкий след вроде тропинки.

Такая предосторожность настолько отличалась от того, как вели себя эти же люди на соседних землях, что Байрон часто с гордостью вспоминал этот эпизод.

И конечно же подобная предупредительность бунтовщиков была связана вовсе не с доброй памятью, которую лично миссис Байрон оставила в краю, где ее ненавидели.

В апреле 1823 года Байрон вступил в переговоры с Греческим комитетом.

К концу июля он покинул Италию.

Накануне того дня, когда он высадился на греческий берег, он записал на полях взятой у кого-то книги:

«Если все то, что говорят обо мне, — правда, я недостоин снова увидеть Англию; если все, что говорят обо мне, — ложь, Англия недостойна снова увидеть меня».

Это вариант эпитафии, написанной за две тысячи лет до того:

«Неблагодарная отчизна, не тебе достанутся мои кости!»

В конце декабря Байрон высадился в Морее.

Девятнадцатого апреля 1824 года, в шесть вечера, он скончался в Миссолунгах.

Заболел он за четыре дня до этого.

Какой же болезнью?

На этот-то вопрос никогда не могли ответить греческие врачи, по-видимому весьма выродившиеся со времен Гиппократа.

По всей вероятности, поэт умер от той болезни, которую наши врачи называют болотной лихорадкой.

Не желая повторяться, мы отошлем к нашим «Мемуарам» тех, кто захотел бы узнать подробности о последних минутах Байрона.

Сегодня же, когда мы навещаем его последний приют, ограничимся тем, что проследим за возвращением его сюда мертвого, так же как проследили приезд его сюда живого.

Через день после прибытия тела поэта в Лондон гроб был вскрыт.

Врачи сошлись в одном и том же мнении: Байрон умер из-за того, что он отказался от кровопускания.

И это было полной противоположностью тому, что заявил доктор Томас с Закинфа!

Гроб с телом был выставлен для прощания с поэтом; но за два дня до этого было объявлено: если толпа окажется слишком большой, вход в траурный зал будет позволен только по билетам.

В день прощания потребовалась помощь полиции. Более трех тысяч людей, знатных и незнатных, с семи до десяти утра ждали, когда откроются двери зала.

Винный спирт довольно хорошо сохранил мягкие ткани тела, за исключением того, что придал им бледность; особенно хорошо сохранились руки: эти руки, которыми так гордился поэт-аристократ, ничего не утратили в своих утонченных формах.

Только волосы тридцатисемилетнего Байрона стали почти седыми. Каждый из этих волос мог бы поведать о страдании!

Когда тело Байрона доставили в Лондон, из сотен глоток вырвался покаянный крик:

— Байрона — в Вестминстер!..

Но Байрон являл собою такую стойкую нравственную, социальную и литературную оппозицию всем английским привычкам, что существовала опасность услышать отказ правительства, и семья поэта заявила, что он будет захоронен в склепе своих предков в Хакналле, около Ньюстеда.