Ашборнский пастор - Александр Дюма

— Сударь, — обратился ко мне муж, — поскольку я наполовину ваш соотечественник, не позволите ли вы мне предоставить нужные вам сведения?

— То совершенство, с каким вы и ваши дети владеете французским, позволяет мне присвоить вам титул не только соотечественника наполовину, но и соотечественника в полном смысле слова, и потому я охотно принимаю ваше предложение. Только позвольте сказать вам, кто я, с тем, чтобы иметь право узнать, кто вы.

Я назвал себя.

Он попросил дважды повторить мое имя и, повернувшись к жене, сказал ей несколько слов по-английски; женщина сразу посмотрела на меня с бесхитростным любопытством.

— Простите, сударь, — прервал я его с улыбкой, — хотя я и не говорю по-английски, но понимаю его достаточно для того, чтобы сказать вам: вы оказываете мне слишком много чести… Я сюда пришел не как соперник или состязатель; я здесь в качестве смиренного поклонника и благочестивого паломника. А теперь, сударь, ваша очередь сказать, кто вы, и объяснить мне, какому счастливому случаю я обязан радостью встречи с вами.

— Сударь, — ответил он, — имя мое совершенно безвестно: меня зовут Ренье. По происхождению я француз; но в тысяча шестьсот восьмидесятом году предок моего деда бежал от преследований, которым подверглись протестанты при Людовике Четырнадцатом, и обосновался в Англии. С тех времен мои предки, мой дед и мой отец рождались и умирали на этой свободной земле, настолько по отношению к нам гостеприимной, что она стала для нас второй родиной, или, вернее, это Франция теперь не более чем вторая моя родина, так как через три поколения мы стали английскими подданными, хотя и сохранили обыкновение заключать браки между людьми из нашей колонии, как ее тут называют. Я первым нарушил это правило, женившись на англичанке. Я живу в пяти льё отсюда, в деревне Ашборн, где служу пастором. Ньюстедское аббатство — одно из самых любимых мест для моих прогулок, и благодаря железной дороге, которая менее чем за час доставляет наше семейство в эти края, я могу раз в месяц доставить себе удовольствие погулять здесь с женой и детьми.

— Вы, сударь, большой поклонник автора «Чайльд Гарольда»?

— Да, это так… Это если не самая чистая, то, во всяком случае, самая яркая поэзия. Впрочем, мой отец, служивший в Ашборне пастором до меня, знавал Байрона во времена его так называемых безумств; он наблюдал за тем, как начиналась борьба Байрона с шотландскими журналами; и у меня в доме до сих пор хранятся первые пятьдесят стихов его сатиры, которые поэт подарил отцу после того, как прочитал их ему.

— Да что вы?!

— Кроме того, — продолжил молодой пастор, — особое обстоятельство связывает мою жизнь со смертью лорда Байрона. Я родился семнадцатого июля тысяча восемьсот двадцать четвертого года, в то время, когда тело великого поэта опускали в склеп его предков. Мой отец, присутствовавший при погребальной церемонии, вернувшись вечером домой, обнаружил там нового гостя, и этим новым гостем был я.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вам представился случай заняться этим фрагментом сатиры, этим первым взрывом гнева, нашедшего столь живой отклик в Европе и ставшего посвящением Байрона в поэты.

— Вы когда-нибудь видели его почерк?

— Да, конечно… Лорд Байрон бы связан с одним из моих друзей, чье имя, наверное, немного вам знакомо, поскольку в Англии оно еще популярнее, чем во Франции: с графом д'Орсе.

— Разумеется, я о нем знаю!

— Уж если у вас есть черновик Байрона, мне хотелось бы посмотреть, легко ли он работал и много ли делал правок.

— О, вам не следует полагаться на образчик, который у меня в руках: стихи слагаются легко, когда уязвленного поэта вдохновляет муза, именуемая Мщением. На пятьдесят первых стихов приходится не более десяти помарок… Однако, если вы желаете видеть эти стихи… подождите минуту…

И, обратившись к жене, он сказал ей несколько слов по-английски.

— В этом нет необходимости, — вмешался я, засмеявшись, — ведь я принимаю ваше предложение.

— И это было бы для нас большой радостью!

(Он предложил своей жене привезти меня в Ашборн и предоставить мне гостеприимство в пасторском доме.)

Затем, словно ему пришла в голову новая мысль, он сказал:

— Отлично! Да, приезжайте, у меня есть для вас подарок!

— Для меня?

— Да… О, только не подумайте, что это стихи Байрона: эти стихи — семейное наследство и, как вы понимаете… я ими дорожу.

— Будьте спокойны, я не допущу такой бестактности — просить их у вас!

— Прекрасно! Так мы договорились? — спросил он, и его взгляд и интонация указывали на радость, какую я ему доставлю, если приму его предложение с такой же искренностью, с какой оно было сделано.

Я протянул ему руку.

— Договорились, — подтвердил я, — я ваш гость до отбытия последнего поезда.

— Вы возвращаетесь в Лондон?

— Вероятно.

— И, проехав три четверти дороги до Ливерпуля, вы заедете туда?

— Да что мне делать в этом торговом городе?! Я с большим почтением отношусь к промышленности, но, как и все почтенное, промышленность внушает мне смертельную скуку.

— Вы не правы: Ливерпуль стоит посмотреть.

— То же самое говорил мне вчера лорд Холланд; он даже вручил мне кредитное письмо своему банкиру.

— А кому именно?

— Погодите-ка…

Я извлек письмо из кармана.

— Джеймсу Барлоу и компании.

— Улица Голубой Таверны?

— Именно так.

— Еще один довод для поездки в Ливерпуль!

— Вы полагаете, если я не совершу путешествие ради самого Ливерпуля, так сделаю это ради господ Джеймса Барлоу и компании?

— Для них вы не станете это делать: вы это сделаете ради самого себя.

— Я вас не понимаю.

— Так вот, предположите, например, что в Ашборне я дам вам сюжет для романа в шести, а то и восьми томах!

— Прежде всего вы доставили бы мне удовольствие, дорогой мой соотечественник, поскольку сюжет упомянутого вами романа наверняка представлял бы собой нечто выдающееся.

— И к тому же представьте себе, что эти шесть — восемь томов — не более чем первая часть.

— Так, понимаю… И что, вторая часть находится в Ливерпуле?

— Да.

— У господ Джеймса Барлоу и компании?

— Точно.

— В таком случае я отправлюсь в Ливерпуль.

— Тогда поехали! Я в этом и не сомневался.

Затем, повернувшись к жене, он добавил по-английски:

— Господин Дюма едет с нами в Ашборн.