Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть первая - Вера Камша

– Ли!

– Да?

– Как хочешь, а я скажу! Может, ты засады и не ждал, но она где-то была или вот-вот будет. На этот раз пулей в плече тебе не отделаться.

Пожать упомянутыми плечами, улыбнуться, хотя ночь прячет и улыбки, и слезы. Ночь прячет, а закат?

– Тебя терзают предчувствия на мой счет?

– Хватит дурить! – Эмиль старался говорить тихо, выходило хрипло. – Не Рокэ! У бедолаги не осталось брата, даже самого завалящего, не то что близнеца… Когда ты бегал по Гаунау за Хайнрихом, я о тебе не думал – просто знал, что ты есть. А сейчас я не могу думать не о тебе! Тебя вот-вот не станет, Ли… И не в бою, какие сейчас, к Леворукому, бои! Только от дряни с кинжалом уберечься трудно. Ты тоже что-то чувствуешь, иначе б эту кошачью Гризельду так шустро не расстреляли.

– Ты ошибаешься. – Предчувствия? Может быть. Ту шальную пулю братец как-то учуял. – Девица фок Дахе, кстати, ее звали Гизелла, при жизни подавала слишком дурной пример, зато теперь подает хороший. Узнав о казни, половина мстительных дур испугается, а треть, возможно, задумается. Нельзя позволить…

– К змею твои дела! Сколько можно?! Переводишь гальтарскую муть, копаешься в гоганской, Мелхен вот вконец замучил… Придда бедного выкручиваешь, как прачка рубаху, а нет бы под ноги посмотреть! Прикажешь с Райнштайнером переговорить? Пусть объяснит, что жизнь Проэмперадора принадлежит Талигу хотя бы до конца этого вашего Излома!

– Не преувеличивай. Для младшего Катершванца… самого младшего, гибель близнеца стала полной неожиданностью. – А стала ли? Арно может спросить, если додумается, конечно. – Я уважаю предчувствия – не будь их, меня завалило бы вместе с армией, но, может быть, дело в другом? Брат-Проэмперадор может брата-маршала раздражать. Ты не хочешь меня видеть таким и не хочешь понимать, чего я боюсь, вот тебе и кажется, что со мной что-то случится. Люди теряют друг друга, оставаясь живыми, при этом они за одним столом годами сидят, как Бертрам с Идалией. А вот мать отца до сих пор не потеряла, и у нее никаких предчувствий не было. У нас ни у кого не было.

– Откуда? Отец ехал к Борну, а тот хотел не убивать, а сдаваться. И этот парень… Йоганн, так ведь? Двое братьев ушли в бой, один выжил, другой – нет… Проклятье, не могу внятно объяснить, но, когда ты заявился в Гёрле, все еще в порядке было. И когда к Бруно ездил – тоже.

– И сейчас будет. – С этим разговором надо кончать, и поскорее. – Не со мной, так с Талигом.

– Теперь ты собрался походить на отца?

– У меня не выйдет.

– Уже выходит. Ты лезешь на рожон и думаешь, что едешь в гости. Или на прогулку. Или по делам, а сам уже не с нами… Прежде я этого не понимал, а сейчас как пелена с глаз! Может, твои «фульгаты» и хороши, но против дриксов, а не против не пойми чего, так что теперь ты без меня шагу не сделаешь.

– Даже к любовнице?

Эмиль что-то в самом деле чует – что? Вряд ли дело в чьей-нибудь ненависти, но брату так проще думать.

– Ты любовницу для начала заведи! Ли, я тебе всерьез говорю: один ты больше шляться не будешь. Один – в смысле без меня, потому что твои головорезы не помощники. И плевать, что ты Проэмперадор и глава дома!

– Хорошо. В таком случае тебя ждет ужасный вечер. Мы едем к Райнштайнеру.

– Леворукий, зачем?!

– Затем, что, если ты прав, я должен рассказать барону все, что успел надумать. Пусть сам ищет доказательства или опровержения.

– Это все мансай, – объяснила ее высочество, плюхаясь в излюбленное кагетами полуложе-полукресло. – Мансай… после касеры… Назапасали тут!

Этери в ответ тонко улыбнулась, однако не ушла. Чего-то хочет? Или тоже все надоели? Матильда хмыкнула и поудобней устроилась среди подушек. Она давно столько не пила, но проклятый камень, перекочевав из шкатулки на молоденькую шейку, разбудил в старухе женскую жадность. Именно женскую, память об Альдо здесь и не ночевала, просто алые ройи на земле не валяются. Они и под землей-то валяются не очень, их раз в сто лет выносит на берег сумасшедшая кэналлийская река, хотя в этом Кэналлоа всё сумасшедшее! И в Алате тоже…

За окном мяукали гитара и Валме, уж лучше бы со своими козлами разбойников гонял и Хогберда драл. Пегий боров так и уехал на горностаевой кляче, и поделом! Сам купил, сам пусть и ездит, за такие-то деньги небось не бросишь!

– Вы что-то сказали?

– Я? – искренне удивилась Матильда. Вокруг плавали какие-то облака, позади бренькало, но алатка твердо помнила, что днем пила мансай с Этери, а отдав ройю, хватила касеры… От жадности и уже у себя. Потом пришел муж, и с ним она тоже пила, и не только… Бонифаций одобрил руку дающую, а вот мансай не одобрил, но тогда голова не кружилась и дымом не пахло. И вообще они явились на прием, не качаясь, это ее потом развезло, когда они с кагеткой удрали от общего стола. Все вышло как-то сразу: туман, закружившиеся звезды, тошнота. Вот когда пригодился бы походный гайифский нужник, но его сдуру разобрали и уконопатили. Пришлось проситься к Этери, та поняла и даже попыталась поддержать пошатнувшуюся тушу, но Матильда дотащилась сама. В Агарисе она привыкла обходиться без помощи. Да и кто бы ей помогал, не Анэсти же! Этот за всю жизнь ни разу не напился… Твою кавалерию, он вообще ничего сам не сделал… Только сына, но здесь ни рук, ни головы не требуется.

– Вы правы… Увы…

Этери сидела на краешке кушетки, но смотрела не на гостью, а в стену. Без толку – полумрак надежно скрывал и счастливого козла, и безликого, но такого несомненного Алву.

– Будет похож! – ободрила художницу алатка. – Больше, чем на акварельке.

– Так вы видели? – грустно спросила кагетка.

– Видела! – призналась Матильда. – Но ему не сказала.

Сказала, еще как! Только этому… маршалу было не до того, он наладился на свою войнищу. Что с того, что девчонку вместо алатских замков швырнули в козлиную халупу, и рожай себе! Таскай на шее обглоданные косточки и рожай, рожай! Тут либо в пропасть сиганешь, либо прибьешь кого-нибудь, либо влюбишься в первого встречного, лишь бы не блеял! То, что этот первый встречный тебя в хаблы и загнал, уже не важно, хотя папаша тоже был хорош.

– Так кого здесь убили? – осведомилась принцесса. – В подвале… Его убивали, а твой родитель стоял и смотрел?

– Отец здесь не убивал… Дед и Баата… брата, но это лучше, чем наоборот.

– Он и меня чуть не убил… Нечаянно! Хотя вольно ж нам было в казарскую беседку лезть, но в подвале Баата не убивал. Там седой был и в одежках этих ваших… багряных.

– Дед, – рассеянно решила Этери, – и деда. Хандава принадлежала тестю казара, он не хотел отдавать замок. Казар приехал в гости… С «барсами». Возьмите!

Что-то скользнуло в руку. Этери вскочила и сразу исчезла из глаз, но Матильда помнила, что днем там была занавеска. Зашуршало, звякнуло, затем знакомо забулькало. Что ж, самое время выпить, утром хуже уже не будет, зато сейчас станет повеселей, а то нашли о чем говорить! О зарезанных тестях!