Остров надежды - Сара Ларк

— Ты? — спросил он, когда мужчины втолкнули его в маленькое, но чистое и сухое помещение, в котором ожидали его жена и сын.

— Папа!

Джеф хотел подбежать к нему и броситься в его объятия, но цепи отпугнули его. Он вопросительно уставился на Аквази. Но тот сначала посмотрел не на сына, а на супругу, которая хладнокровно встретила его взгляд.

— Ты отправляешься со мной? — хрипло спросил он.

Маану кивнула.

— Я — твоя жена, — твердо сказала она. — Мы должны быть вместе. Если ты хочешь... Если ты, наконец, согласишься с этим.

— Маану...

У Аквази пересохло в горле.

Маану подала ему стакан воды.

— Выпей, — сказала она спокойно. — И ты, конечно, не обязан жить вместе со мной. Если ты хочешь, я построю себе хижину в стороне от твоей. Но я... Я подумала, что попытаюсь еще раз.

Она указала на большую корзину из лозы, в щели которой на свет сердито смотрела толстая белая курица.

Аквази невольно рассмеялся.

— Ты раздобыла курицу? — спросил он. — Для ритуала обеа?

Маану кивнула.

— На островах точно найдется колдун-обеа и, может быть, какой-нибудь сговорчивый дуппи. В этот раз вблизи не будет никакой Норы. И я не спущу с тебя глаз. В этот раз колдовство должно подействовать.

Аквази помолчал несколько мгновений. Но Маану не поднимала на него взгляд, она напряженно смотрела через маленький иллюминатор каюты на море. А затем вдруг почувствовала твердую, крепкую руку на своей ладони. Цепи Аквази зазвенели, но они были достаточно длинны, чтобы он мог дотянуться до Маану.

— Пусть курица живет, — сказал он тихо. — Ты сама — достаточное колдовство.

— Так что там сейчас было с курицей? — спросил Дуг.

Фортнэмы выехали верхом на побережье и смотрели, как вдали мимо них проплывал корабль, увозивший Аквази и его семью в тяжелое, но общее будущее. Дэдэ сидела в седле перед Дугом и верещала от удовольствия, когда Амиго переходил в галоп. Эта поездка служила, прежде всего, для того, чтобы отвлечь ее. Малышка с большим трудом разлучилась с Джефом и уже сейчас очень тосковала по своему брату.

Нора пожала плечами.

— Ты же знаешь церемонии обеа, — сказала она затем. — Кровь курицы вызывает дуппи.

Дуг кивнул.

— Конечно, — сказал он. — Но зачем он ей нужен? Я имею в виду... Разве третий не лишний?

Нора рассмеялась.

— Можно вызывать духов по разным причинам, — пояснила она. — Однако Маану надеется на одинокого, жаждущего любви дуппи. И он, если повезет, овладевает человеком, на которого направлено действие церемонии, после чего тот проникается любовью к тому, кто оплатил ритуал.

Дуг в свойственной ему манере потер лоб.

— И это потом действует вечно? — недоверчиво спросил он.

Нора покачала головой.

— Нет. Ни один дух не остается навечно. Однако некоторые... Некоторые сопровождают людей очень-очень долго.

Она бросила почти извиняющийся взгляд на хижину на берегу.

Дуг вздохнул.

— Я могу это подтвердить.

Он знал, что Нора, как и раньше, всегда носит с собой память о Саймоне. И поскольку еще не была назначена дата их свадьбы, он видел в этом угрызения ее совести по отношению к первому любимому.

Нора глубоко вздохнула. А затем приняла решение.

— Едем! — сказала она хладнокровно и пустила своего коня в галоп.

Аврора послушно добежала до воды, затем остановилась, испугавшись волн, бившихся о берег. Нора слезла с кобылы и отпустила поводья.

Камея, которую она когда-то приказала сделать из фамильного перстня Саймона, лежала в кармане ее платья для верховой езды, была теплой на ощупь и надежной. Нора, как всегда, ждала прикосновения к ней, однако теперь это все прекратится.

Молодая женщина кивнула Дугу, который стоял рядом с ней в воде. Затем она сунула руку в карман своего платья и еще раз с любовью провела пальцами по той вещице, которая все это время была памятью о Саймоне. Она вытащила камею из кармана, посмотрела, как в ней играет солнце, — а затем размахнулась и забросила ее далеко в море.

Нора прижалась к мужчине, которого любила, и ей показалось, что она всем сердцем чувствует, как ветер шумит в пальмовых листьях и гонит над морем облака. Волны ласково плескались вокруг нее, и она была уверена, что слышит нежный голос Саймона, который шепчет ей слова прощания, прежде чем его душа исчезнет в бескрайних просторах Карибского моря.

Если это было так просто, почему же к маронам не сбежали все рабы?

Этот вопрос напрашивается, когда в этой книге — или, в моем случае, в поисках материалов для этой книги — читаешь, как близко находились села маронов к городам белых людей и как слабо охраняли рабов. Это зачастую лишало сна тогдашних белых господ — баккра. На каждой большой плантации на Ямайке или других островах на двести пятьдесят рабов приходилась всего лишь одна семья и приблизительно десять надсмотрщиков, а рабы, в большинстве своем, были молодыми крепкими мужчинами, у которых имелся доступ к мачете или, по крайней мере, к острым кухонным ножам. Было бы нетрудно напасть на белых, тем более что их огнестрельное оружие вряд ли повлияло бы на соотношение сил. В восемнадцатом веке еще стреляли из пистолетов и ружей, а также мушкетов с кремневыми замками, которые надо было перезаряжать после каждого выстрела. При серьезном нападении рабочей бригады у надсмотрщика было не более одного выстрела.

Тем не менее, в истории рабовладения в Карибском море, а также в южных штатах США, наблюдалось очень мало восстаний рабов, и ничтожно мало чернокожих решались на побег. Даже тогда, когда цель была относительно близка, как горы Блу-Маунтинс на Ямайке. О причинах этого можно лишь строить предположения, а они, конечно, весьма разнообразны. Так, например, следует учитывать, что на плантациях явно наблюдалась значительная «текучка». Продолжительность жизни полевого раба была чрезвычайно низка. К тому же почти беспрерывная тяжелейшая работа забирала у него слишком много энергии, и на разведывание возможностей побега ее просто не оставалось. К тому же существовали языковые барьеры, как об этом уже говорилось в книге: в Африке было и существует огромное количество племенных языков, а рабы попадали на Ямайку из самых различных областей Черного континента. Таким образом, пиджин-инглиш, который вновь прибывшие африканцы вынуждены были учить с большим трудом, зачастую служил не только средством общения с баккра, но так же был для чернокожих единственной возможностью понять друг друга. Для планирования и координации восстания его просто могло быть недостаточно.

И, конечно, неслучайно почти все восстания рабов в истории происходили под руководством мужчин, которые были рабами не менее чем во втором поколении. Урожденные африканцы, такие как Грэнни Нэнни и ее братья, были в данном случае, скорее, исключением. И, в конце концов — об этом тоже говорилось в романе — следует принимать во внимание, что в области работорговли хорошее и плохое не было равнозначно черному и белому. Лишь немногие белые работорговцы сами отлавливали человеческий товар. Большинство новых черных рабов они покупали у племен, таких, как ашанти, которые целенаправленно занимались охотой на людей. При этом капитаны рабовладельческих кораблей часто бессовестно забирали с собой и торговцев, и их товар — в моей истории Нэнни и ее братья стали жертвами именно такой грязной торговой сделки. И если потом какой-нибудь человек из племени догонов или мандинго оказывался в цепях рядом с черным работорговцем из племени ашанти, то его скорее охватывало чувство злорадства, чем желание как можно быстрее вместе со своим бывшим преследователем объединиться против общего врага.