Королева Бедлама - Роберт МакКаммон

Мэтью решил дать волю потоку констеблева красноречия — все равно не в его силах было заткнуть этот фонтан. Было понятно, что когда он минут через пять снова начнет слушать, Лиллехорн все еще будет разливаться соловьем. Глядя внимательно на трясущееся красное перо на шляпе Лиллехорна, он лениво думал, почему ястреб никогда не появляется тогда, когда он нужен.

Всходило и заходило солнце, плыла по небу луна, меняя форму каждую ночь. Поднимались приливы и уходили отливами. Лето кончилось, наступил сентябрь.

Мэтью посмотрел на часы — уже девять, пора домой. Завтра утром надо будет записывать дело в книгу, а потом два часа фехтовальной тренировки с Хадсоном Грейтхаузом. Нельзя сказать, что он ждал этих часов с нетерпением, но ценный урок следования голосу опыта он усвоил.

— Твой ход.

— Да, я догадываюсь.

Мэтью протянул руку и глотнул сидра, заставляя Ефрема подождать еще немного. Шахматная доска на столе давала пример истребления, которое бывает, когда равные противники решают играть агрессивно. У игравшего белыми Мэтью остались на сосновом поле боя два коня, две ладьи и шесть пешек, готовых жертвовать жизнью ради своего короля и выигрывать войну. Черное воинство Ефрема насчитывало слона, коня, две ладьи и шесть пешек. Король Ефрема стоял на d7, король Мэтью забился в угол h1. Мэтью пил медленно, потому что ему не нравилось, какой оборот принимала игра.

— Очевидный же ход, — сказал Ефрем.

— Тогда ладно.

Мэтью был совсем не так уверен. Ладья Ефрема на h8 готова была побить белую пешку на h3 независимо от хода Мэтью. И слишком открытой получается позиция короля. Ладно, что-то делать все равно надо. Мэтью передвинул ладью с a1 на e1, и ладья Ефрема обрушилась на беззащитную пешку. Их осталось пять.

Игра шла при свете ламп таверны «С рыси на галоп». Мэтью пришел по приглашению Ефрема с ним пообедать, с удовольствием съел отлично пропеченную рыбу, жареную картошку и зеленую фасоль, запив двумя чашками терпкого и вкусного сидра. Он теперь осторожно пил в тавернах — особенно вино из только что распечатанных бочонков, хотя и понимал, что невозможно всю жизнь жить и думать, что каждый твой глоток может быть отравлен белладонной. Понимал, но все равно от этой мысли трудно было избавиться.

Он сделал ход другой ладьей, и Ефрем без колебаний взял белого коня на h2 ладьей.

«Ах ты черт!» — подумал Мэтью. Кажется, надо было уйти раньше. Уже сыграно было две партии — первую выиграл Мэтью отвлекающим маневром в центре и атакой на королевском фланге, вторая закончилась вничью, а вот эта выходила неудачной. Ефрем явно прогрессирует. Впрочем, сам Мэтью прогрессирует в фехтовании. Вот смеху-то будет, если он станет хорошим фехтовальщиком и посредственным шахматистом!

«Но не сегодня, друг мой Ефрем, не сегодня!»

Мэтью взял королем агрессивную ладью, ища выхода из западни, которую поставили на него черный конь и оставшаяся черная ладья. Нет, не сегодня.

Кое-что из случившегося мешало ему сосредоточиться.

Здоровье его было в порядке, в общем, и это было в плюс. Повязки все сняли, кроме той, что возле левого глаза и под рубашкой на левом плече. От него по-прежнему пахло чесноком и окопником, но все понимали причину.

А вот что не давало ему покоя в числе прочего — убийство Саймона Чепела и Джоплина Полларда.

Оно произошло в больнице на Кинг-стрит две недели назад. Чепела уложили поправляться после грубой и жуткой перекройки лица. К этому добавилось заражение и воспаление, и он под бинтами молчал на все вопросы главного констебля Лиллехорна. Точно так же молчал и Джоплин Поллард — раздробленные колени заставляли его всякий раз закусывать палку, стоило доктору Вандерброкену к ним прикоснуться. Если бы он прожил достаточно, то к веревке палача ехал бы на тележке.

Поскольку Поллард и Чепел были единственными пациентами в этом отделении — так называемом тюремном, — за двумя запертыми дверями, и оба они получали сильно одурманивающие лекарства, чтобы хотя бы чуть-чуть заснуть, их кончину можно было, очевидно, организовать относительно тихо. Что только придавало ей зловещую загадочность. Их нашел мертвыми первый пришедший санитар — молодой человек, уроженец Нью-Йорка, известный своей тщательностью в уходе за больными. Из отчета Эштона Мак-Кеггерса следовало, что смерть наступила между двумя часами ночи и тремя утра и была причинена тонким и длинным лезвием, проникшим в мозг через правый глаз каждого из убитых. Взломщик замков оставил лишь легкие царапины на двери.

Мэтью это очень беспокоило, и не только потому, что Чепел и Поллард избежали петли и унесли свое знание о профессоре Фелле с собой в могилу, но и потому еще, что среди мальчишек, захваченных в тот памятный день, не было мистера Рипли.

Черный конь сделал ход, заняв позицию для атаки.

— Слишком просто, — сказал Мэтью, делая ход королем.

— Да, — согласился Ефрем. Постучал, задумавшись, пальцем по подбородку. Карие глаза казались больше за стеклами очков. — Пожалуй, так.

И еще кое-что не давало покоя мыслям Мэтью. Власть профессора Фелла требовать верности была такова, что у Лоуренса Эванса могло бы вообще языка не быть — на вопросы он не отвечал. Он сидел в тюремной камере, не произнося ни слова, и на лице его воцарилось вечное выражение молитвенного покоя. Он тоже думал, что покинет сцену раньше, чем прозвучит приговор судьи? Если да, то он был готов к путешествию.

Бромфилд и Карвер — это были мулы: они выполняли приказы и ничего не знали. Как и перепуганные говорящие по-голландски женщины, которые готовили еду и искренне считали, что участвуют в масштабном эксперименте по организации образования. Чарити Ле-Клер, занимавшая койку в женском отделении на Кинг-стрит, растущая и убывающая, как луна, могла бы захотеть говорить в порядке мести, но когда ее понесло как в горячечном бреду, твердила она только об одном — как ее похитил Лоуренс Эванс в лондонском борделе в девяносто шестом, отмыл и одел и под действием всяких зелий заставил удовлетворять животные и жестокие — да, жестокие! — потребности такого количества обучаемых юных уголовников, что их бы хватило Нью-Йорк два раза перевернуть. В подробностях недостатка не было. Мэтью отметил, что Лиллехорн и Байнс очень внимательно относились к ее показаниям, и клерк два пера сломал. К сожалению, мисс Ле-Клер, хотя и обладала достаточно стойкой конституцией для женщины столь тяжелой профессии, вне этой профессии была бесполезна.

Ефрем сделал ход другой ладьей, пожал плечами и вздохнул, ставя ее на доску, будто ничего в ходе игры это не меняло. Мэтью понял, куда стремится эта ладья через два хода, и снова подвинул короля.

Он заметил, что сидит в глухой защите. Очень неудачное положение, если верить Грейтхаузу.

И еще. Налет на имение Чепела привел в сети закона еще двух человек — один за сорок, другой под шестьдесят, которых явно держали в преподавателях. Первый признал себя специалистом по шантажу — «прижимать пижонов», как говорил он, — и в различных методах вымогательства. Человек постарше был экспертом по финансам. Кажется, единственным его преступлением было умение рассуждать об иностранных валютах, обменных курсах и системах поведения на рынке что бекона, что редких драгоценностей, и рассуждать до тех пор, пока допрашивающему не захочется заткнуть ему пасть раскаленной кочергой. Оба они сознались, что видели в имении много убийств и показали Лиллехорну кладбище, где лежали тела, но история их найма была таким клубком, что распутать его можно было, только погрузившись в преступный мир Лондона, да и то не наверняка.