Кладовая солнца. Повести, рассказы - Михаил Михайлович Пришвин

Субъективно каждый художник подлинный чувствует себя единственным на весь мир. Пушкин был единственный, и Толстой, и Гоголь. Таких чемпионов в искусстве называют классиками.

Школа вежливости

Метро восхищает нас всех, главное, тем, что ежедневно учит массы людей не торопиться, не толкаться и быть уверенным, что места всем хватит. Это настоящая могучая школа вежливости для масс, как моя машина «москвич» служит мне лично тоже школой внимания.

Образ

Образ рождается на пути к понятию и тем самым дает каждому возможность по-своему продолжать этот путь.

На этом и основано влияние искусства: посредством образа оно увлекает и привлекает к участию в творчестве другого человека.

Для друга

Писать можно, чувствуя себя образованным и отчеканенным человеком, как Анатоль Франс пишет, а можно – как русские пишут, будто поднимают какой-то вопрос для обсуждения с другом.

Солдаты в вагоне

Совершенно определенное ощущение каждым из них солдатской массы, готовности каждого из них выразиться в образе массы. И эта масса живет, смеется, гогочет, как единый организм. Отдельный гражданин ее может задеть, и тогда окажется, что масса очень чутка к своему достоинству, даже особой чести.

Поведение художника

У художников школы Чистякова понятие правды освоено как материя, подобная краскам, воздуху, перспективе и т. п. Так я спросил одного художника, почему он для своей картины не берет большой размер, и он мне ответил:

– На большой размер у меня правды не хватит.

В этой правде содержится поведение самого художника, и мне кажется, если бы добраться до этой правды, то откроется то самое, о чем я постоянно думаю, что искусство имеет какую-то связь с поведением человека, и если вдуматься художнику в самого себя с вопросом о том, как произошла та или другая его картина, то так он может дознаться и до какого-то поведения своего. И скорее всего, я думаю, чистяковская группа когда говорила о правде, то думала об этом поведении.

К этой «правде» меня подвела литературная работа в природе, именно то, что отношение к ней, природе, натуре, у меня было как у художников.

Зерно личности

Почему нас манит девственная природа, где еще не ступала нога человека? Так понимаю, что это является попыткой реализовать в небывалом свое первенство: первому ступить, где еще никто не ступал, первому своим первым глазом увидеть такое, что на свете еще никто не видал. И так открыть для людей неведомую страну.

Новая, неведомая страна, еще не открытая, дается в самом нашем зерне, и оно, прорастая, поднимаясь, разрастаясь, открывает само собой и новую страну. Так везде и во всем первый человек в борьбе за свое первенство открывает для всех новую страну.

Но горе наше в том, что есть второй человек, который почему-то сам никак не хочет, а то и не может открывать новое и рассчитан на то, чтобы присвоить себе открытое. Сколько мы знаем открытий, присвоенных вторым человеком и названных его именем!

Первый человек открывает, второй эксплуатирует открытое. Первого человека следует назвать личностью, второго индивидуумом. У первых игра как сила, у вторых – польза.

Коробка мудрости

Старый год ложится новым долгом на человечество и каждому человеку достается как «грех». И только теперь сам в старости понимаешь всю необходимость участия в исполнении этого долга, как призовой конь тоже под старость соглашается выполнять дело водовозной клячи.

Только все-таки нет, у человека пусть и будет, как у лошади, но из прежних сил скопляется коробка мудрости: человек принимает роль водовозной клячи, отдавая последний долг необходимости участия в долге, но только теперь в положении клячи сознает свою человеческую свободу и только теперь не уничтожает ее своей личной претензией.

1949 год

Мысль моя определенно ходит по истории.

Вечная сторона

В каждом деле есть своя вечная сторона, и все, что строится человеком, строится какой-то вечной своей стороной, не для себя, а для всех. И оттого каждый из нас, прикасаясь к этой вечной стороне работы, называемой творчеством, оживает, радуется.

Но только не каждый из нас, войдя в творчество самой жизни, принимает радость этой находки за счет самой жизни, а чаще всего возвеличивает сам себя и гордится своим талантом.

Вера в будущее

Что может быть согласнее музыкального коллектива, когда мы слушаем симфонию, с каким восторгом мы говорим: «Какой оркестр, какой дирижер!» Но если войти во весь труд, во все интриги и борьбу участников оркестра, то… не захочется, пожалуй, в другой раз даже идти на эту симфонию.

Так что есть две точки зрения на прекрасное, и, пожалуй, мы бы не ходили на симфонию, если бы в прекрасном совершенстве не было победительной силы, заставляющей нас забывать о средствах его достижения, если бы в организаторе музыкальной симфонии не таилась побеждающая вера в будущее совершенное достижение.

Горчичное зерно

– Вообразите себе!

Так мы говорим, не вдумываясь в смысл слова «вообразите», как не думает ребенок, садясь под стол и говоря просто:

– Пусть, будто это мы сели на пароход.

Так и нам говорят:

– Вообразите себе, перед нами высокая гора.

И мы воображаем или представляем себе гору, перед нами является силой нашего воображения гора.

Итак, воображение есть сила или способность человека снимать образы с предметов нашего мира и распоряжаться ими, переставлять, представлять по своему желанию и так создавать свой собственный мир по образу и подобию данного.

Но это воображение есть лишь одна только из всех сил, составляющих силу нашего творчества. Вот об этой-то всей силе творчества человека сказано, что если кто имеет этой веры в горчичное зерно и скажет горе подойти к нему, то гора подойдет.

Поощряя теперь мичуринство, переделку природы и т. п., мы действуем силой этого горчичного зерна.

Неспелые души

«Мужики» Чехова прочел, как в первый раз. Значит, в то время я был такой, что они до меня «не доходили», как и вообще вся поэзия Чехова. Вместе с тем все замечают, что в старости своей я пишу много лучше, чем раньше. Так что скорее всего душа моя раскрывается и вырастает только в опыте, что эта самая поздняя душа из всех мне известных. У женщин души всегда поспевают поздно, помню сестру такой: лет в пятьдесят она стала умной, о