Идея государства. Критический опыт истории социальных и политических теорий во Франции со времени революции - Анри Мишель

Мы видели, что в построении своей системы философ повинуется двоякой потребности – моральной и логической. Но логическая потребность стоит на первом плане и решает будущее этой философии. В тот день, когда Ренувье поставил перед собой вопрос о бесконечном числе как о реальности, в тот день, когда он «после многих колебаний и бесплодных попыток в построении систем почувствовал необходимость сделать выбор между теорией, допускающей бесконечное как in abstracto, так и in concreto… и теорией познания и бытия, совершенно свободной от утверждений, ведущих к признанию реального существования количественно-бесконечного», – Ренувье принял решение, «поведшее его очень далеко, к результатам, которых он не предвидел или едва предчувствовал»[2150]. Но это решение он принял только потому, что «обязательно хотел быть логичным»[2151]. Равным образом, когда под влиянием Лекье он покончил с долгими колебаниями и остановился на свободе для объяснения явлений, то и в этом случае, по его собственным замечательным словам, он «бежал от противоречия и подчинился логике»[2152].

Таким образом, вся философия Ренувье, начиная с феноменализма и кончая ее социально-политическими приложениями, подчиняется принципу противоречия, взятому «во всей его строгости», и освящается им. Предоставляя принципу противоречия такое выдающееся значение в своей философии и даже как раз именно поэтому, Ренувье в то же время обращал внимание человеческого ума на принцип «гармонического решения»[2153] проблем, которые для профанов кажутся независимыми и ничем не связанными между собой.

Благодаря именно «гармоническому решению» он создал свою систему, опираясь на этот же принцип, он выполнил критику социальных и политических теорий своих предшественников, основные черты которой нами указаны. Опираясь на этот принцип, и мы выполнили, как в частности, так и в целом, исследование, составляющее цель настоящей работы.

Как не отметить в заключение поразительного сходства, которое обнаруживается между развитием личной мысли Ренувье и общим развитием французской мысли в XIX веке? Ренувье начинает с доверия к авторитету, с ожидания откровения, которое должно дать ему желанную истину. Затем приходит сомнение и вместе с тем желание избавиться от него. Происходит кризис. Философ находит в своей системе противоречивые элементы, и по этой именно причине его система кажется ему непригодной для достижения истины. Тогда он обращается к принципу противоречия. Понимая его во всей строгости он извлекает из него ряд положений, укрепляющих его в критических взглядах, в которых он было разочаровался, и дающих ему возможность сделать плодотворнейшие выводы во всех областях, включая и социально-политическую область.

XIX век также начинает с увлечения авторитетом и требования божественного или человеческого откровения для указания пути и интеллектуального мира. Но мир не снисходит на него, и его путь остается неверным. Наступает состояние кризиса и разочарования. Служит ли главной, хотя и отдаленной причиной этого кризиса то обстоятельство, что современная мысль представляет результат беспорядочного смешения самых противоположных элементов? По-видимому, это можно утверждать, если принять во внимание сомнительные результаты многочисленных попыток установления разнообразных компромиссов между этими элементами.

И, судя по разным признакам, кончающийся (XIX) век, разочаровавшись в эклектизме и авторитете и вновь стремясь найти единство во взглядах, стал, наконец, по-видимому, понимать, несмотря на страшный соблазн худосочных доктрин, расслабляющих интеллектуальную и моральную атмосферу нашего времени, что если каждый может свободно признавать для себя то или другое достоверным, то согласовать умы в этом проявлении их свободы можно лишь посредством суровой дисциплины мысли, посредством строгого применения принципа противоречия. Только он гарантирует общий успех индивидуальных усилий и желательное единство их результатов.

Эта история свидетельствует прежде всего об упорной реакции против индивидуализма. Начиная с теократов и кончая новейшими толкователями научного социализма, тянется почти непрерывная борьба против индивидуалистической доктрины или ее приложений.

На первый взгляд, между учениками Бентама и Гегеля, между исторической школой и современным коллективизмом нет ничего общего. Однако при ближайшем рассмотрении мы приходим к заключению, что полемика этих различных школ сходится в одной точке и что эти отдельные группы исполняли общую работу. То же мы видим у рабочих, уничтожающих обвал: одни работают справа, другие слева, третьи вверху, четвертые внизу, но в конце концов все они встречаются и стучатся заступами. В настоящее время мы замечаем между этими школами черты сходства, которые долго игнорировались или даже с негодованием отвергались заинтересованными сторонами, вопреки очевидности. Констатирование этих черт сходства является одним из существенных результатов исторического изучения.

Этот результат лучше уясняет нам, почему в настоящее время большинство защитников индивидуализма терпит поражение, а противники их имеют, хотя бы и кратковременный, успех. Это объясняется, конечно, тем, что противники индивидуализма выставили массу аргументов, способных произвести впечатление на всякого рода умы.

Предположим, что дело идет об абстрактной идее права. Иной останется неудовлетворенным аргументами Бональда, но может поддаться аргументам немецкой исторической школы, подновленным и усиленным Сомнером Меном[2154]. Возьмем далее вопрос о политической свободе. Иной признает бесполезным оспаривать теократов и отнесется даже с некоторым пренебрежением к аргументам социалистов, но положит оружие перед позитивистами. Возьмем еще идею, что индивидуум является продуктом общества; эту идею – впрочем, отчасти правильную и становящуюся ложной только вследствие преувеличения – отрицают в той мистической форме, в какую облек ее Сен-Мартен, но принимают в научной форме, какую она получает у современных социалистов. Находясь в начале этого периода реакции, теократы управляют общим хором противников индивидуализма. Если их политическую философию и мораль понимать в буквальном смысле, то они «производят впечатление устаревших до бесконечности и настолько далеких от нас, что всякое возвращение к ним, по-видимому, более невозможно»; тем не менее с полным правом можно было сказать, что, несмотря на кажущееся поражение, они торжествуют, и в настоящее время в них больше жизни, чем когда-либо, именно в том, что называют их смертью[2155].