Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

Наконец мы на животах подползли к краю. Я попытался впиться ногтями левой руки в похожий на камень материал ограждения, но он был ровным и держаться было не за что, кроме декоративных канавок. Правой рукой я обхватил Вирджинию. Ползти в такой позе было очень больно, поскольку мое тело до сих пор не оправилось от удара о край дороги на пути вверх. Я помедлил, и Вирджиния вырвалась вперед.

Мы ничего не увидели.

Нас окружал полумрак.

Ветер и вода обрушивались на нас, словно кулаки.

Платье Вирджинии тянуло ее, словно собака хозяйку. Я хотел увести ее под защиту перил, где мы сможем переждать воздушное возмущение.

Внезапно все вокруг залил свет. Это было дикое электричество, которое древние называли молнией. Позже я узнал, что оно часто встречается в областях за пределами радиуса действия погодных машин. Быстрый, яркий свет озарил белое лицо, таращившееся на нас. Он висел на тросах под нами. Его рот был распахнут – видимо, он кричал. Я никогда не узнаю, выражало ли его лицо «страх» или величайшее счастье. Оно было крайне возбужденным. Свет погас, и мне почудилось эхо крика. Я телепатически потянулся к его разуму, но ничего не нашел. Лишь какая-то упрямая, глупая птица отправила мне: Нет-нет-нет-нет-нет!

Вирджиния напряглась и задергалась в моих объятиях. Я позвал ее по-французски. Она не услышала.

Тогда я позвал мысленно.

Там был кто-то еще.

Разум Вирджинии с отвращением швырнул мне: Кошачья девица. Она хочет ко мне прикоснуться!

Вирджиния извернулась. Внезапно в моей правой руке осталась лишь пустота. Даже в тусклом свете я увидел отблеск золотого платья, мелькнувшего над краем пропасти. Потянулся разумом и услышал крик: Пол, Пол, я люблю тебя. Пол… помоги мне!

Ее тело рухнуло вниз, и мысли угасли.

Кем-то еще оказалась К’мелл, которую мы встретили в коридоре.

Я пришла за вами обоими, сказала она мне. Хотя птицам до нее не было дела.

Какое отношение к этому имеют птицы?

Ты их спас. Ты спас их птенцов, которых убивал рыжеголовый человек. Мы все тревожились о том, как вы, настоящие люди, поступите с нами, когда станете свободными. Мы это выяснили. Некоторые из вас плохие и убивают иные виды жизни. Другие – хорошие и защищают жизнь.

И это все, к чему сводится хороший и плохой? – подумал я.

Наверное, мне не стоило терять бдительность. Людям не нужно разбираться в драках, но гомункулам нужно. Их вывели в битвах, и они служили в трудные времена. К’мелл, девушка-кошка, резко ударила меня кулаком в подбородок. У нее не было наркоза, а спустить меня вниз по тросам во время «тайфуна» – даже будучи кошкой – она могла лишь в бессознательном, расслабленном состоянии.

Я очнулся в своей комнате. Я чувствовал себя очень хорошо. Рядом был робот-врач. Он сказал:

– Вы испытали шок. Я уже связался с подкомиссаром Инструментария и могу стереть ваши воспоминания за последние сутки, если вы того пожелаете.

У него было приятное лицо.

Где ревущий ветер? Где воздух, обрушивающийся на нас, подобно камням? Вода, мчащаяся там, где ею не управляют погодные машины? Где золотое платье и безумное, алчущее страха лицо Максимилиана Махта?

Я подумал обо всем этом, но робот-врач, не будучи телепатом, моих мыслей не уловил. Я пристально посмотрел на него и воскликнул:

– Где моя настоящая любовь?

Роботы не могут фыркать, но этот попробовал.

– Голая девушка-кошка с пылающими волосами? Она отправилась на поиски одежды.

Я уставился на него.

В его консервативном механическом умишке варились собственные мерзкие мыслишки.

– Должен признать, сэр, что вы, «свободные люди», действительно меняетесь очень быстро…

Кто будет спорить с машиной? Отвечать было ниже моего достоинства.

Но как насчет другой машины? Двадцать одна минута. Как это могло получиться? Откуда она могла знать? С той машиной мне спорить тоже не хотелось. Должно быть, это была очень мощная старая машина, пережиток эпохи древних войн. Я не собирался выяснять. Некоторые люди называли ее богом. Я никак ее не называю. Я не нуждаюсь в «страхе» и не предлагаю вернуться на Бульвар Альфа-Ральфа.

Но послушай, о сердце мое! Как ты сможешь снова вернуться в кафе?

Вошла К’мелл, и робот-врач вышел.

Она была эскорт-девушкой, а они – настоящими людьми, лордами творения, однако она поставила свои мозги против их разума – и выиграла. Такого не случалось прежде – и уж точно не случится в будущем, но она действительно выиграла. Она даже не была человеческого происхождения. Ее вывели из кошки, хоть и в человеческом обличье, и это объясняет букву К перед ее именем. Ее отца звали К’макинтош, а ее саму – К’мелл. Она хитростью одолела собрание законных лордов Инструментария.

Это произошло в Земплепорте, величайшем из зданий, мельчайшем из городов, возвышавшемся на двадцать пять километров на западном побережье Меньшего моря Земли.

Кабинет лорда Жестокость располагался перед четвертым клапаном.

I

В отличие от большинства лордов Инструментария, Жестокость любил утреннее солнце и потому без всякого труда обустроил свой кабинет и апартаменты там, где ему хотелось. Глубина его главного кабинета составляла девяносто метров, высота и ширина – двадцать. За ним лежал «четвертый клапан», занимавший почти тысячу гектаров. Он имел форму спирали и напоминал огромную улитку. Обитель лорда Жестокость, несмотря на свои размеры, была всего лишь «голубиным гнездом» в глушителе на краю Землепорта. Землепорт стоял, подобно гигантскому бокалу, протянувшись от магмы до верхних слоев атмосферы.

Его построили во время крупнейшей механической показухи в истории человечества. Хотя у людей с самого начала последовательной истории были ядерные ракеты, они использовали химические ракеты, чтобы загружать межпланетные корабли с ионными и ядерными двигателями или собирать фотонные парусники для межзвездных путешествий. Недовольные проблемами, связанными с доставкой предметов в небо по частям, люди разработали ракету в миллиард тонн – и обнаружили, что она уничтожала любую местность, где садилась. Даймони – люди земного происхождения, вернувшиеся из дальнего космоса – помогли землянам построить ракету из погодоустойчивого, стрессоустойчивого, нержавеющего и долговечного материала. Потом они улетели и больше не возвращались.