Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

не было, это был бы политически сильный шаг», – одобрительно заметил Ельцин[1408]. Он задавался вопросом, почему армия, оплачиваемая в основном из российских налогов, остается под командованием Горбачева? И почему Россия должна финансировать развертывание войск за своими пределами, например в Нагорном Карабахе, когда ее собственный территориальный суверенитет находился под угрозой?[1409]

Последний комментарий касался взрывоопасной ситуации в Чечне. У народа, населяющего эту ключевую для России приграничную территорию на Кавказе, была трагическая история. Царская Россия завоевала их земли и подавила их сопротивление; во время Великой Отечественной войны Сталин приказал депортировать чеченцев и ингушей в Казахстан из-за сотрудничества с немецкими захватчиками. После смерти Сталина Хрущев разрешил чеченцам вернуться на родину и восстановил их автономную республику в составе РСФСР. Казалось, трагедия осталась в прошлом, но распад советского государства в августе 1991-го превратил Чечню в зону анархии. «Горцы захватили города», – написал об этом известный социолог. Вооруженные боевики в Чечне отстранили от власти потерявшую доверие советскую элиту. Возглавил чеченскую «национальную революцию» генерал Джохар Дудаев, ветеран афганской войны и бывший командир авиационной дивизии в Эстонии. Он и его вооруженные сторонники провозгласили независимость Чеченской Республики как от СССР, так и от Российской Федерации[1410].

В отличие от Кравчука, который отправился в сепаратистски настроенный Крым, Ельцин в Чечню не поехал. Переговорный процесс с сепаратистами он поручил Хасбулатову и Руцкому. Переговоры провалились, и 7 ноября российский президент объявил в непризнанной республике чрезвычайное положение. Руцкой предложил ввести войска и даже хотел задействовать ВВС для подкрепления. Горбачев, которого уведомили об этом в последний момент, пришел в ужас. Он был убежден, что Ельцин принял решение под влиянием алкоголя. Советский лидер пытался дозвониться Ельцину, но тот не поднимал трубку. Тогда Горбачев связался с Руцким и заявил, что как главнокомандующий заблокирует любые приказы военным и милиции, способные разжечь войну. Это позволило военным и министру внутренних дел Виктору Баранникову тянуть с выполнением указа Ельцина. Российский парламент тем временем проголосовал за неприменение военной силы в Чечне и вывод своих войск. Недовольный Ельцин обвинил в случившемся Руцкого[1411].

Происшедшее настроило Ельцина еще решительнее. Он хотел взять командование вооруженными силами себе. Но армия была не просто еще одним постсоветским активом для перехода из рук в руки. Американцы внимательно следили за тем, как российское руководство ведет себя в отношении ядерного вооружения. Создание российской армии было решено отложить, чтобы дать Украине возможность «определиться». Ельцин хотел, чтобы Кравчук взял всю ответственность за демонтаж важнейших структур Союза на себя[1412].

Ельцин и его окружение также чувствовали себя в ловушке в связи с переговорами с Западом по вопросу советского внешнего долга. В конце октября Внешэкономбанк объявил о банкротстве. Принадлежавшие СССР банки в Лондоне, Сингапуре и других странах нужно было либо рефинансировать, либо закрыть. Премьер-министр России Силаев попросил Парижский клуб кредиторов отсрочить выплаты и согласился начать обсуждение советского долга со странами «Большой семерки». Команда экспертов из этих стран прибыла в Москву в начале ноября и до конца месяца проживала в гостинице «Октябрьская». Хаос в советских финансах ошеломил западных специалистов. Значительная часть экспорта нефти была в руках автономных корпораций и теневых предприятий, и нефтяная выручка не доходила до Министерства финансов. Другие государственные предприятия тоже почти прекратили отправлять в Госбанк иностранную валюту, заработанную на экспорте. И, казалось, никто не знал, что творится с советскими золотыми запасами. Минфину пришлось отправить огромное количество алмазов Банку Англии в качестве депозита для покрытия торгового дефицита. Эксперты «Большой семерки» решили принудить постсоветские республики к восстановлению финансовой дисциплины. Никаких переносов сроков и реструктуризации советских долгов, заявили они. В случае неуплаты западные страны прекратят отправку продовольствия и гуманитарной помощи. Запад скорее блефовал, чем шантажировал, но такая жесткая позиция стала неприятным сюрпризом для Ельцина и Гайдара[1413]. Представитель Казначейства США Дэвид Малфорд заявил русским, что они получат право на членство в МВФ и западные кредиты, только если избегут дефолта. Он же потребовал, чтобы Россия предоставила сто тонн золота в качестве залога, вспоминал Гайдар. Этот диктат привел в ужас российского экономиста. Он вспомнил, как в 1918 году немцы вынудили большевиков в Брест-Литовске сдать весь золотой запас России. Представителей «Большой семерки» не интересовало, что оставшаяся валюта и золото нужны самой России в качестве резерва для финансирования экстренных реформ[1414].

По воспоминаниям Малфорда, за столом переговоров чувствовалась «сильная вражда между Украиной и некоторыми другими [республиками] – и Россией». Украинцы заявляли о своих правах на советские активы – золото, алмазы и валютные резервы, но отказывались нести ответственность по обязательствам СССР. Другие республики последовали этому примеру. Когда российская делегация предложила выплатить советские долги в обмен на имущество и ресурсы СССР, республики восприняли это «как очередное проявление русского империализма». Горбачев мог бы позлорадствовать: теперь российское руководство оказалось в такой же ситуации, в которой был он, и должно было расплачиваться за все имперские грехи старых режимов[1415].

На заседании российского правительства молодой министр внешнеэкономических связей Петр Авен предложил приостановить переговоры по долгам. Галина Старовойтова, однако, настаивала, что Россия должна согласиться заплатить все, что задолжал СССР, – несложная задача для страны, с учетом ее ресурсов. Для мира это послужило бы сигналом, что Россия – единственная правопреемница СССР и Российской Республики 1917 года. Ельцин выступил против: российский народ этого не примет, и не будет денег на импорт продовольствия на зиму! Старовойтова возразила, что Запад спишет с России половину долгов, как произошло с Польшей, а задолженность африканских стран перед СССР можно продать иностранным банкам. Долговых обязательств республики Мозамбик, к примеру, хватило бы, чтобы прокормить Петербург целую зиму. В итоге решили, что Россия продолжит переговоры ради сохранения своей финансовой репутации и сети бывших советских банков за рубежом. Гайдар публично заявил, что отныне Россия не будет оплачивать никакие кредиты, взятые другими республиками или временным правительством Горбачева без согласия России. Западные партнеры поняли намек: теперь Россия, а не СССР стала субъектом международных финансовых операций[1416].

Вечером 3 декабря Горбачев позвонил Ельцину и предложил немедленно встретиться с Кравчуком и Назарбаевым для заключения Союзного договора. Российский лидер ответил, что из этого «все равно ничего не выйдет». Взамен он хотел вернуться к идее четверного Союза между Россией, Украиной, Белоруссией и Казахстаном. «А мне где там место? – прогремел советский президент. – Если так, я ухожу. Не буду болтаться, как говно в проруби». По словам Горбачева, Ельцин был пьян и опять «валял ваньку». «Да как же без вас, Михаил Сергеевич!» – куражился он. Когда Горбачев снова