Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Тем не менее перец и другие пряности продолжали в больших количествах ввозить в Александрию, откуда их распространяли по всему Средиземноморью венецианские и прочие купцы.[1210] Интерес османов к этой области торговли не ослабевал, и к концу века доходы Мохи при османских властях возросли в десять раз — город превратился в один из крупнейших портов Индийского океана, специализирующийся на экспорте кофе, знакомство с эфиопской разновидностью которого состоялось еще в I тысячелетии. Аден, напротив, пришел в упадок, про него говорили: «Туда назначают тех, кто впал в немилость».[1211] Османские власти не накладывали на торговлю в Персидском заливе практически никаких ограничений: «Все товары из Индии попадают к нам через Ормуз, даже перец, находящийся под строгим запретом». Эта разница в условиях торговли в Персидском заливе и на Красном море объяснялась, в частности, тем, что через Красное море проходил паломнический путь в Мекку.[1212] Сроки совершения хаджа диктовались лунным календарем и менялись от года к году, но паломник, преодолевающий часть пути по морю, вынужден был подстраиваться под муссоны и везти с собой ходовой товар, чтобы оплатить свое пребывание в Мекке, которое могло растянуться не на один месяц. Через Персидский залив в Мекку паломничали гораздо реже.

Провал переговоров с португальцами послужил османам удобным поводом для воплощения в жизнь более решительной внешнеполитической доктрины, сформулированной великим визирем Мехмедом-пашой Соколлу. Самым амбициозным его проектом было рытье канала через Суэцкий перешеек и соединение Волги и Дона, чтобы создать непрерывный водный путь из Каспийского моря в Красное, однако проект был отложен из-за восстания в Йемене и обострения вражды с Венецией.[1213] Кроме того, Соколлу сочувствовал противникам Португалии в Азии. В 1562 году султан Ачеха обратился к османам за пушками и осадными орудиями для выступления против Малакки. Османов смущали огромное расстояние (свыше пяти тысяч миль от Стамбула до Ачеха через Египет) и опасения, что пушки могут захватить по пути, но Сулейман все же отправил в Ачех посланника, известного нам лишь как «слуга его величества Лутфий»,[1214] и восемь оружейников. Ачех, торговавший с османами достаточно давно, платил дань Малакке, поэтому в том, чтобы потеснить своих мусульманских соперников, был заинтересован не меньше, чем в противостоянии португальцам. По пути на восток Лутфий заручился поддержкой мусульманских торговых общин в Индии и на Шри-Ланке, и борьба с португальцами и их союзниками достигла невиданного прежде накала. Коалиция султанатов Деканского нагорья ощутимо ослабила союзницу Португалии, индуистскую Виджаянагарскую империю, а на Мальдивах свергли христианского короля — ставленника португальцев. Ачехские послы, сопровождавшие Лутфия в Стамбул, привезли обратно «500 турок, много больших бомбард, обилие боеприпасов, много саперов и специалистов по артиллерии»,[1215] которые приняли участие в осаде Малакки. Операция успехом не увенчалась, однако помешала португальцам послать подкрепление на острова Пряностей, что сыграло роль в выдворении португальцев с Тернате. Официальную кампанию Османской империи против Португалии оборвало убийство Соколлу в 1579 году, но десять лет спустя османы отправили флотилию из пяти кораблей захватывать Момбасу. Высадка удалась, однако на берегу османов встретила орда из двадцати тысяч зимба, как называет это неизвестное войско одна португальская хроника.[1216] Не желая сдаваться на милость зимба, османы предпочли подчиниться португальцам — на этом попытки Османской империи установить свое влияние в Индийском океане закончились.

Репутация грозных завоевателей не мешала колонизаторам Португальской Индии регулярно сотрудничать с местными торговцами. Зачастую в монополизируемых областях торговли португальцы оказывались в меньшинстве, а суда ходили по таким маршрутам, где Португалия и не помышляла устанавливать господство. Индийские купцы часто фрахтовали португальские суда для перевозки своих грузов,[1217] а португальские капитаны набирали себе азиатскую команду.[1218] Объяснялось это просто: в 1525 году население Португалии составляло всего 1,4 миллиона, из которых большинство презирало мореплавание. При наличии альтернативы мало кто по доброй воле готов был отправиться в шести-семимесячное плавание, описанное одним пассажиром как «без сомнения, самое крупное и изнурительное, какое только знает свет»,[1219] притом что вероятность вернуться была невелика. Ежегодно в Африку, Бразилию и Азию отплывали от 2400 до 4000 человек, в большинстве своем молодых мужчин, однако к 1600 году в «Золотом Гоа» насчитывалось не более 2000 португальцев и, вероятно, не более 10 000 одновременно на всем пространстве от Мозамбика до Японии. Обратно в Португалию возвращался едва ли каждый десятый — «одни умирали в тех краях, другие терпели кораблекрушение [и гибли от чужой руки], остальные по бедности не могли оплатить обратную дорогу и были вынуждены оставаться против собственной воли».[1220] Португальских женщин за моря не выпускали, поэтому оседающие в Азии португальцы женились на местных,[1221] предпочитая индусок из высших каст или мусульманок.

Стереотип, согласно которому азиаты не интересуются морской торговлей, так же далек от действительности, как образ португальца — прожженного морского волка. Во времена империи Великих Моголов (1526–1764) и в Бенгальском заливе, и в Сурате самыми активными коммерсантами были судовладельцы банья (индусы), выступавшие также посредниками для других судовладельцев.[1222] Их клиентура делилась на две группы — могольские вельможи, проявляющие интерес к морским перевозкам, и европейцы — как частные торговцы, так и в XVII–XVIII веках различные Ост-Индские компании, участники либо внутреннего азиатского рынка, либо товарообмена между Европой и Азией. Торговцев-индусов считали прижимистыми и не склонными пускать пыль в глаза, однако ценили за оборотистость и дисциплинированность. Как выразился сотрудник голландской Ост-Индской компании в 1680-х годах, «их готовят в купцы с младых ногтей, когда они еще ходить толком не умеют. С ними играют в торговлю, сперва продавая товары за каури,[1223] потом за серебро и золото».[1224] Кроме торговцев и ростовщиков существовали и саррафы — занимавшиеся денежным обменом и сбором податей; отчасти именно их усилиями перемещались по Индии казенные средства. Иностранные монеты легального хождения в Могольской империи не имели, но их (как и слитки) можно было отнести на монетный двор, чтобы там из них отчеканили могольские деньги.[1225] Поскольку это требовало времени, существовала альтернатива — обменять иноземные монеты на рупии у саррафа.