Ярость - Уилбур Смит

Языки не были для Рейли преградой, а вдобавок у него было еще одно преимущество: он распоряжался отцовскими предприятиями на этой земле и почти сразу завоевал признание и уважение. Рано или поздно любой житель Шарпвилля заходил в мясную лавку или пекарню Табаки, и на посетителей производил сильное впечатление разговорчивый, симпатичный молодой человек, который выслушивал их жалобы на горести и беды и продлевал кредит на белый хлеб, пенные напитки и табак; таково было обычное питание жителей пригорода, где прежний образ жизни был заброшен и забыт, где трудно было раздобыть кислое молоко и кукурузную крупу и где дети от рахита становились вялыми, их кости искривлялись, а волосы выпадали и окрашивались в своеобразный бронзовый цвет.

Они рассказывали Рейли о своих мелких неприятностях вроде стоимости съемного жилья в домах пригорода или о том, как трудно преодолевать большие расстояния, чтобы попасть на работу, из-за чего приходилось вставать задолго до восхода солнца. Рассказывали и о больших бедах: о том, как их выселяют из домов, о жестокостях полиции, которая постоянно ищет торговцев спиртным, нарушителей пропускного режима, проституток и следит за выполнением законов о контроле. И всегда все в конечном счете сводилось к пропускам – маленьким книжкам, которые правили всей их жизнью. «Где твой пропуск? Покажи пропуск!» Они называли их dompas– «проклятые пропуска», где указывалось и место их рождения, и место жительства, и право жить здесь; ни один черный не мог получить работу, не предъявив проклятую книжечку.

Рейли отбирал из посетителей магазинов молодых и смелых, с гневом в сердцах. Вначале они тайно собирались на складе пекарни: сидели на хлебных корзинах и мешках с мукой и говорили ночь напролет.

Потом они перешли к более открытым действиям, разговаривали со старшими и с детьми в школах, ходили по округе, как апостолы, чтобы учить и объяснять. На доходы от мясной лавки Рейли купил подержанный множительный аппарат; он печатал листовки на розовой восковой бумаге и вводил их в машину. Примитивные небольшие листовки с большим количеством опечаток, каждая начиналась словами: «Это обращение «Поко», и в нем говорится», а заканчивалась строгим приказом: «Так говорит «Поко». Слушайте и повинуйтесь». Молодые люди, отобранные Рейли, распространяли эти листовки и читали их неграмотным.

Вначале Рейли допускал на собрания в пекарне только мужчин: они были пуристами и считали правильным поддерживать традиционную роль мужчины – пастуха, охотника и защитника племени, в то время как женщинам полагалось крыть хижины, выращивать сорго и кукурузу и носить на спине детей.

Но потом командование «Поко» и ПАК сообщили, что женщины тоже должны участвовать в борьбе. Рейли поговорил со своими молодыми воинами, и однажды вечером на пятничное собрание в пекарне пришла девушка.

Она была из племени коса, высокая и сильная, с замечательными крепкими ягодицами и милым круглым лицом, – дикий полевой цветок. Пока Рейли говорил, она молча слушала. Не шевелилась, не ерзала, не перебивала, а ее огромные темные глаза не отрывались от лица Рейли.

В тот вечер Рейли чувствовал вдохновение, и хотя не смотрел на девушку и обращался исключительно к молодым воинам, говорил для нее, и его голос звучал низко и уверенно, собственные слова отдавались в его голове, и он слушал их с тем же удивлением, что и остальные.

Когда он наконец замолчал, все долго сидели в тишине, пока наконец один из молодых людей не повернулся к девушке и сказал:

– Амелия, – Рейли впервые услышал ее имя, – Амелия, ты споешь нам?

Она не жеманилась, не опустила голову, не начала скромно протестовать. Она просто раскрыла рот, и оттуда полились такие великолепные звуки, что у Рейли по коже побежали мурашки и волосы на затылке зашевелились.

Пока она пела, он смотрел на ее рот. Губы были мягкие, широкие, как два листка дикого персикового дерева, с переходом от темного радужного многоцветья к светло-розовому в глубине рта, а когда она брала невероятно высокие ноты, Рейли видел, что ее идеально ровные зубы, белые, как кость, пролежавшая несколько сезонов в вельде, отдраенная ветром и выбеленная африканским солнцем.

Слова песни были ему незнакомы, но вместе с голосом вызывали волнение:

Почему созваны герои,

Почему мое имя в списке?

Мне снится день, когда я буду

Сидеть рядом с Мозесом Гамой,

И мы будем говорить об уходе буров.

Она ушла с молодыми людьми, которые ее привели, а ночью Рейли увидел ее во сне. Она стояла на берегу Грейт-Фиш-ривер у омута, в котором он смыл белую глину своего детства; на ней была вышитая бусами юбочка груди и ноги голые. Ноги длинные, а груди твердые, как черный мрамор. Она улыбнулась ему, показав ровные белые зубы, и когда Рейли проснулся, его одеяло было испачкано семенем.

Три дня спустя она пришла в пекарню за хлебом, и Рейли увидел ее в глазок над столом: в этот глазок он видел все, что происходит в магазине; он вышел к прилавку и серьезно поздоровался с ней.

– Я вижу тебя, Амелия. Она улыбнулась и ответила:

– И я тебя вижу, Рейли Табака.

Ему показалось, что она пропела его имя, наделила его мелодией, какую Рейли раньше никогда не слышал.

Она купила две буханки белого хлеба, но Рейли мешкал, нарочно – он старательно заворачивал хлеб и тщательно, словно золотые соверены, пересчитывал пенни сдачи.

– Как твоя фамилия? – спросил он.

– Меня зовут Амелия Сигела.

– Где крааль твоего отца, Амелия Сигела?

– Мой отец умер, и я живу с его сестрой.

Она работала учительницей в шарпвилльской начальной школе, и ей было двадцать. Когда она ушла, унося завернутый хлеб и покачивая ягодицами под юбкой европейского покроя, Рейли вернулся в кабинет и долго смотрел в стену.

В пятницу Амелия Сигела снова пришла на собрание в пекарню и по окончании снова пела для них. На этот раз Рейли знал слова и пел вместе с нею. У него был красивый, глубокий баритон, но голос Амелии, поразительное сопрано, вызолотил его и добавил ему прелести. Когда собрание закончилось, Рейли проводил Амелию по темным улицам к дому ее тети сразу за школой.

Они остановились у двери. Он коснулся руки девушки. Под его пальцами ее кожа была теплой и шелковистой. В воскресенье, когда Рейли поездом отправился на «Ферму Дрейка» с еженедельным отчетом отцу, он рассказал матери об Амелии Сигела, и они вдвоем прошли в священную комнату матери, где она хранила семейных богов.

Мать принесла в жертву черного цыпленка и говорила с резными идолами, особенно с тотемом прапрадеда Рейли с материнской стороны, а тот отвечал голосом, слышным только матери Рейли. Она серьезно слушала, кивая, а потом, когда они ели жертвенного цыпленка с рисом и травами, пообещала:

– Я поговорю от твоего имени с отцом.

В следующую пятницу после собрания Рейли опять проводил Амелию домой, но едва они миновали школу, где она преподавала, он потянул ее в тень здания. Они стояли очень близко друг к другу. Когда он погладил ее по щеке, Амелия не пыталась отстраниться, поэтому он сказал: