Тень ночи - Дебора Харкнесс

– Доктор Писториус, я думаю, фрау Ройдон помогла именно кашка, – сказал Гаек. – Я готовил снадобье в чашке, сделанной из рога единорога. Император счел, что это усилит лечебные свойства кашки.

– Для большей надежности лечения, причем эту кашку La Diosa ела ложкой, изготовленной из рога, – сообщил Рудольф, поедая глазами мои губы.

– Ваше величество, чашку и ложку мы тоже сегодня увидим среди диковин вашей кунсткамеры? – спросил Писториус.

Воздух между мною и колдуном вдруг сделался живым и буквально затрещал. Нити, окружающие врача-священника, взорвались ярко-красными и ярко-оранжевыми вспышками, предупреждая меня об опасности. Потом колдун улыбнулся. «Я тебе не доверяю, ведьма, – прозвучал в мозгу его голос. – И императору Рудольфу, твоему будущему любовнику, тоже».

Я доедала порцию жареного кабана. Приправленное розмарином и посыпанное черным перцем, мясо было удивительно вкусным. Император считал, что перец согревает кровь. После беззвучного послания колдуна, недожеванный кусок мяса превратился в пыль, а кровь, вопреки заверениям Рудольфа, похолодела.

– Что-то не так? – тихо спросил Галлоглас, наклоняясь к моему плечу и подавая мне шаль, которую без моего ведома прихватил с собой.

– Писториуса пригласили наверх взглянуть на книгу, – затараторила я по-английски, чтобы уменьшить риск подслушивания.

От Галлогласа пахло морской солью и мятой. Странное сочетание запахов подействовало на меня успокаивающе. Натянутые нервы ослабли.

– Оставь это мне, – ответил Галлоглас, касаясь моего плеча. – Кстати, тетушка, ты немного светишься. Лучше, если сегодня никто не увидит звезд.

Подав мне предупреждающий сигнал, Писториус перевел разговор в другое русло и вовлек доктора Гаека в оживленный спор о благотворных свойствах отваров, применяемых в качестве противоядия. Рудольф коротал время, меланхолично поглядывая на меня и бросая сердитые взгляды в сторону Мэтью. Чем ближе я подвигалась к встрече с «Ашмолом-782», тем меньше мне хотелось есть. Рядом сидела какая-то знатная дама. Я заговорила с ней о разных пустяках. Но пиршество продолжалось. К столу подали еще пять блюд, в том числе позолоченных жареных павлинов, груды жареной свинины и нежных молочных поросят. Только после этого императорский обед завершился.

– Ты совсем бледная, – сказал Мэтью, отведя меня от стола.

– Писториус меня подозревает.

Я уловила в нем ощутимое сходство с Питером Ноксом и Шампье. «Громила-интеллектуал» – эта характеристика годилась для обоих.

– Но Галлоглас обещал об этом позаботиться, – добавила я.

– Теперь понятно, почему Пьер ходил за ним по пятам.

– Что Пьер намерен сделать?

– Сохранить Писториусу жизнь, – весело ответил Мэтью. – Если Галлогласа не осадить, он попросту задушит колдуна и бросит в Олений ров – львам на ужин. По готовности тебя оберегать мой племянник почти равен мне.

Рудольф позвал гостей в свое святилище – личную галерею, где мы с Мэтью были в прошлый раз, когда император учил меня правильно воспринимать триптих Босха. Там нас встретил Оттавио Страда, готовый показывать императорские коллекции и отвечать на вопросы.

Подарок Мэтью по-прежнему находился в центре галереи, на столе, покрытом зеленым фетром. Вокруг триптиха Рудольф расставил и разложил множество других предметов, предлагая гостям полюбоваться на них. Пока гости охали и ахали, взирая на шедевр Босха, я внимательно оглядывала помещение. Посмотреть было на что. Чаши из полудрагоценных камней, покрытая эмалью цепь, какие носили государственные сановники, длинный рог, якобы принадлежавший единорогу, статуи и украшенный резьбой орех сейшельской пальмы. Это была причудливая смесь дорогих безделушек, предметов медицинского назначения и разных экзотических вещиц. Но алхимического манускрипта среди них я не увидела.

– Где же манускрипт? – шепотом спросила я у Мэтью.

Раньше чем он успел ответить, я почувствовала теплую руку, сжавшую мои пальцы. Мэтью окаменел.

– У меня есть для тебя подарок, querida diosa[89].

От Рудольфа пахло луком и красным вином. Мой желудок протестующе заурчал. Я повернулась, ожидая увидеть «Ашмол- 782», но в руках императора был не манускрипт, а покрытая эмалью цепь. Еще через мгновение Рудольф надел ее на меня. Цепь легла мне на плечи. Глянув вниз, я увидела зеленого уробороса, окруженного красными крестиками. Крестики покрывала инкрустация из изумрудов, рубинов, бриллиантов и жемчуга. Палитра напоминала драгоценный камень, который герр Майзель вручил Бенжамену.

– Ваше величество, странный подарок вы делаете моей жене, – тихо сказал Мэтью.

Он стоял за спиной императора, издали глядя на цепь. Я получала в подарок уже третью цепь и знала, что в ней скрыт символический смысл. Поднеся уробороса поближе к глазам, я стала вглядываться в эмалевое тело змея. Но это был совсем не змей, поскольку у существа имелись лапы. Скорее, ящерица или саламандра. Казалось, спину ей исхлестали плеткой, всунув туда кроваво-красный крест. Меня поразила и другая странность. Ящерица не держала кончик хвоста в пасти. Хвост удушающим кольцом обвивался вокруг ее горла.

– Это, герр Ройдон, знак уважения, – ответил Рудольф, слегка сделав упор на фамилии Мэтью. – Некогда цепь принадлежала королю Владиславу, а ко мне перешла от бабушки. Знак относится к сообществу храбрых венгерских рыцарей, именуемому орденом Сокрушенного Дракона.

– Дракона? – тихо повторила я, глядя на Мэтью.

При таких грубых лапах это существо могло быть и драконом. В остальном оно разительно напоминало фамильный герб де Клермонов. Мне вспомнилась клятва герра Фукса… клятва Бенжамена: убивать драконов везде, где они ему попадутся.

– Дракон символизирует наших врагов. В особенности тех, кто может иметь дерзость вмешаться в наши королевские прерогативы.

Слова Рудольфа, произнесенные вполне учтиво, по сути означали объявление войны всему клану де Клермон.

– Мне было бы приятно видеть эту цепь на плечах Дианы, когда она снова появится при дворе. – Палец Рудольфа слегка коснулся дракона, застывшего на моей груди, и тоже застыл. – А этих маленьких французских саламандр она оставит дома.

Мэтью безотрывно смотрел на эмалевого дракона и императорский палец. К тому моменту, когда Рудольф произнес оскорбительные слова о французских саламандрах, глаза моего мужа были почти черными. Я постаралась думать, как Мэри Сидни, и найти наиболее подходящий ответ, способный успокоить моего любимого вампира. Со своим уязвленным феминизмом я разберусь потом.

– Ваше величество, решение о том, какие украшения надевать ко двору, принимает мой муж, – холодно произнесла я, принуждая себя не отодвигаться от пальца Рудольфа.

Вокруг послышались приглушенные возгласы. Но меня сейчас волновала только реакция Мэтью.