Летний детектив для отличного отдыха - Татьяна Витальевна Устинова

акриловый ноготь. – Видите ли, в чем дело… Когда Генка впервые узнал, что я ему изменяю… Ой! – Она чуть ноготь не откусила от досады. – В смысле когда он впервые заподозрил… В общем, сказал, что любит меня и разводиться не хочет, но в отместку тоже себе кого-нибудь заведет.

– И как, завел?

– Уж не знаю, завел ли, но попытку делал! На сайте знакомств анкету разместил. Типа, ищу любовницу, готов стать спонсором.

– А вы откуда об этом узнали?

– Он сам мне ее показал. Даже переписку с некоторыми бабами. Да только, сдается мне, не нашел он там никого. Может, пару раз кого и оприходовал, но ему-то хотелось постоянную… Чтоб не только для тела, но и для души – надо ж было кому-то на меня жаловаться… Короче, он быстро к интернет-знакомствам охладел, к компу стал редко подходить, но где-то месяц назад смотрю – опять сидит. Все вечера у монитора. И, главное, как подхожу, все окна сворачивает. Не дает смотреть! А раньше давал. Видать, нашлась какая-то… А тут еще скандал на ровном месте и этот его отъезд…

– Вы уверены, что он сидел на сайте знакомств, а не, скажем, вел деловую переписку?

– Ни в чем я не уверена, говорю же, не давал смотреть… – Тут Вероника призадумалась. – А вообще все возможно… У него дела что-то не заладились в последнее время. Даже мне содержание урезал. Раньше десять тысяч ежемесячно перечислял на карту, а тут пять начал.

– Да, на пять тысяч рублей не разгуляешься…

– Каких рублей? Долларов!

Митрофан не сдержался, присвистнул. А Вероника разорялась:

– А что такое пять тысяч? Ерунда! У меня один абонемент в спортклуб стоит пятьсот баксов…

– Скажите, Вероника Ивановна, для вас стало большой неожиданностью известие о том, что супруг покончил с собой?

– А вы как думаете? В двадцать три года – и вдова!

– Нет, я не о том… То, что он именно добровольно ушел из жизни, вы как восприняли?

– Офигела!

– А поконкретнее?

– Вот уж не думала, что Генка всерьез говорит, что сдохнуть мечтает…

– Он такое говорил?

– Было дело! Напился как-то и давай орать, что все его задрало, в том числе я… Сдохнуть бы, говорит, чтоб не видеть вас, уродов… Уроды – это я, его отец-алкаш, дочка-наркоманка от первого брака, дружки-подлюки…

– Почему «подлюки»?

– Да потому что кто-то из них на него ментов натравил, чтобы бизнес отнять, – пояснила Вероника. – Из-за этого Генка больше всего убивался… И тогда, когда напивался, все кричал: как жить, если никому доверия нет?!

– А когда трезвел, что говорил?

– Да ничего… Он вообще в последнее время хмурый ходил. Со мной сквозь зубы… Домой явится, поест и за комп… И, главное, такая у него переписка бурная была с кем-то… По клавишам лупил по десять минут без передыха, потом щелкнет мышкой, отправит письмо то есть, и ждет ответа… – Она понизила голос до шепота и заговорщицки сообщила: – Я даже пыталась влезть в него, когда Генка отсутствовал, да там пароль…

– Надеюсь, вы не будете возражать, если мы на время заберем у вас компьютер?

– Да берите, не жалко, он все равно древний!

– Спасибо вам большое.

– Это означает, что я свободна?

– Да, на сегодня свободны.

– Отлично, – обрадовалась она, но, вспомнив о том, что всего несколько часов назад овдовела, вернула на лицо скорбное выражение.

– За компьютером мы приедем в шесть, будьте, пожалуйста, дома!

Она кивнула, поднялась со скамейки и направилась к главному корпусу. Через несколько секунд Митрофан услышал знакомое похныкивание.

Габриель

Габриель хорошо слышал разговор следователя с вдовой. Он находился в отдалении от лавочки, на которой они сидели, но ему это не помешало. У Габриеля был отличный слух. Просто феноменальный. Он сам порой удивлялся, как ему удается улавливать звуки, которые никто не может расслышать. Например, как хлопает крыльями бабочка или лист дрожит на ветру. Габриель читал о том, что слепые обладают такой же способностью. Когда не видишь, слух обостряется, но он-то видел, и видел отлично. Хотя в последнее время у него начали сильно уставать глаза. Наверное, из-за компьютера, у которого он проводил слишком много времени. С одним Сидоровым (теперь он знал его фамилию, тогда как раньше только ник – Пропащий) сколькими посланиями обменялся, а ведь он был не единственным его «собеседником»…

«Интересно, – подумалось Габриелю, – удастся ли ментам влезть в его профайл? Если да, то дело плохо! Нет, ясно, что меня они никак не вычислят, но им станет понятно, что Пропащий ушел из жизни с помощью человека, называющего себя Габриелем, а я так старался, чтоб все выглядело как стопроцентное самоубийство…»

Настроение Габриеля резко испортилось. Он так тщательно планировал убийство, так искусно заметал следы, а выходит, где-то прокололся. Ведь неспроста менты развили такую бурную деятельность! Обычно-то они по случаям суицида проводят чисто формальное расследование и быстренько закрывают дело, а тут понаехали целой бригадой, да еще, как теперь стало известно, во главе со старшим следователем…

Габриель расстраивался не потому, что боялся быть пойманным – был уверен, что ему ничего не грозит (но даже если его вычислят и арестуют, ему плевать, он не страшился ни сумы, ни тюрьмы, ни смерти), его пугало другое, а именно то, что он не доведет дело до конца.

«Ушли только двое, – рассуждал он. – И это даже не половина тех, кого я должен умертвить… Сегодня по плану у меня только одна жертва – Человек-Мотылек… А остальными я намеревался заняться завтрашней ночью: Офелия умрет после заката, а Магдалина на рассвете… – Перед его глазами тут же всплыло прекрасное лицо спящей девушки, и Габриель улыбнулся. – Я не могу лишить себя удовольствия видеть, как оно изменится, когда смерть оставит на нем свой отпечаток!»

Настроение от этой мысли немного улучшилось. Габриель, до этого стоявший на одном месте, отмер, пересек площадку перед зданием главного корпуса и уселся на опустевшую скамейку. Подперев подбородок сжатыми кулаками, он устремил взгляд вдаль и стал смотреть, как по небу летают чайки. Ему нравились эти белоснежные птицы, и он мог подолгу наблюдать за тем, как они рассекают воздух своими мощными крыльями. Когда-то давно это было его любимым занятием! Тогда ему было чуть больше двадцати, и он жил на море, но до этого произошло событие, изменившее его сущность, и сейчас он вдруг о нем вспомнил…

…Поступил Габриель не куда-нибудь, а в столичный институт культуры. Поступил легко: написал сочинение на пятерку и, как медалист, был тут же зачислен. Поселился он в общежитии. Но прожил там всего пару месяцев.