Фельдмаршал в бубенцах - Нина Ягольницер

подрал. И спрашивать никогда не хотел. А ведь твоя правда, он был особенным. Обычный человек такую складную интригу бы не сплел. В сущности, я и отца знаю только с твоих слов. Как же это вышло, Лотте, а? Я так и не успел их узнать. Они оба живут для меня только в тебе. Для тебя они были людьми, а для меня так и остались… фонарем и чернильницей.

Он говорил почти шутливо, но шотландец услышал отчетливую ноту горечи. Улыбнулся, бесцеремонно толкая друга сапогом:

— Вот и считай, что я тебе разом отец и дядюшка. И поить дешевле, и кряхтения на старости лет меньше.

Пеппо фыркнул, бросая под ящик пустую бутылку, а шкипер вздохнул глубоко и блаженно, будто выйдя на мороз из задымленной кузницы:

— Да черт со всем этим! Грехи отмолятся, потери отболят, и ошибки однажды забудутся. Кто же знал, что иногда нужно просто десять лет подождать, и все, за что колотился лбом в кирпичную стену, случится само.

Он встряхнул ничуть не потускневшей золотистой гривой и поднял кружку.

— Я счастлив, брат.

Эпилог

Вот и вся сага о Наследии Клана Гамальяно. Что еще рассказать вам о тех, кто уцелел меж жерновов этой истории?

Доктора Бениньо давно уже нет Он прожил в госпитале Святого Франциска десять месяцев. Сестре Юлиане не удалось выполнить свое зловещее обещание. Доктор сумел разжалобить одну из сестер помоложе, и та «по недосмотру» оставила у его постели ножницы. Руки дурно слушались Бениньо, но он всегда был упорен в своих целях… Врача нашли наутро мертвым в окровавленной постели и с искромсанными запястьями.

Герцогиню Фонци, напротив, ждет долгая жизнь. Ей понадобилось немало времени, чтобы полностью восстановить подвижность тела, тринадцать лет скованного параличом. Но прошли месяцы, и от недуга не осталось следов.

Однако, хоть и достигнув своей лучезарной цели, счастья Лазария не обретет никогда. Она так и останется затворницей, будет жертвовать огромные средства на дома призрения, больницы и университеты. Единственное же свое утешение она найдет в живописи.

Та самая малая гостиная, где когда-то отец Руджеро читал ей вслух книги, превратится в мастерскую. Из прежней обстановки там сохранятся лишь любимое кресло Дамиано и портрет графа Витторе.

Герцогине не понадобится ни публика, ни ее одобрение. Большую часть полотен Фонци никогда и никто не увидит. До глубокой старости она будет проводить здесь многие часы наедине с призраками двоих любимых людей, смешивая краски, небрежно отирая руки прямо об атласную юбку, бросая кисти на текинский ковер и изображая на огромных холстах один и тот же сюжет: рушащиеся скалы, вихри пыли и осколков, среди которых стоит одинокое кресло на колесах, и только в волосах сидящей в кресле женщины все больше седины.

Иногда к даме в кресле присоединяется еще кто-нибудь. Порой это монах в красном камзоле поверх доминиканской туники. Порой рыцарь, из-под чьей сияющей кирасы видно рубище каторжника. Иногда человек в медицинской мантии, держащий в руках змею. А бывает и юноша с повязкой на глазах и тонкой флейтой в пальцах.

Возможно, кто-то помнит сестру Инес… Эта непреклонная женщина, так истово и порой так неразборчиво пытавшаяся бороться за свои убеждения, умрет от скоротечной пневмонии, которая будет свирепствовать в городе одной ненастной осенью. На последней исповеди она покается перед матерью Доротеей в своем давнем и бесполезном предательстве.

Годелот ненадолго задержится в скромном звании шкипера. Женившись на Росанне, свободолюбивый шотландец впервые испытает неведомое ему доселе чувство, что у него есть дом. Свой дом. Прежний скитальческий образ жизни утратит свою прелесть, и некогда завзятому вояке и дуэлянту захочется… да что там, просто захочется быть любимым здесь и сейчас, а не когда-то потом и за тысячу миль.

Однако новоиспеченная госпожа Мак-Рорк ничуть не перестанет быть прежней Росанною и с обычной своей практичностью решит ковать железо, пока горячо. Ласково прильнув кудрявой головой к груди мужа (с отцом это срабатывало, а разница невелика), Росанна предложит Годелоту способ быть рядом с семьей, не оставляя любимого дела.

Шотландец придет в ярость. Битых полчаса он будет бушевать, высказывая свое мнение о мужчинах, берущих деньги у жен. Но Росанна невозмутимо дослушает балладу о ничтожествах до конца и сообщит мужу, что беременна.

Это обстоятельство немедленно перевесит чаши весов. Два месяца спустя Годелот спишется на берег и, употребив вдовье состояние Росанны, купит торговое судно. Через полгода у четы Мак-Рорк родится сын Ромиро. Еще через несколько лет Годелот уже будет процветающим судовладельцем средней руки.

А еще… Еще, несмотря ни на что, он никогда не забудет уроков своего вероломного наставника доктора Бениньо и того ненасытного голода к познанию, который тот умел в нем пробуждать. Астрономия навсегда останется его подлинной страстью. Нет, бывший кирасир никогда не поступит в университет. Зато это сделает Просперо, выросший среди бесчисленных книг приемного отца.

Пеппо, все такой же оборотистый и нахальный проныра, быстро расширит свое дело. Настолько быстро, что найдутся и те, кому это покажется странным. В конце концов, даже самый преуспевающий оружейник все одно просто ремесленник и заработки у него обывательские. Однако Паолина, наведавшись в модную лавку, по-женски пошепчется с хозяйкой, и вскоре половина Сан-Поло будет знать, что Ремиджи просто завел компаньонов за границей, потому и пропадает неделями невесть где. А во всяких Франциях, сами знаете, золото рекой течет.

Загвоздка лишь в том, что нигде в Европе никто не слышал об оружейнике Ремиджи. Зато в некоторых кругах хорошо известен дон Хосе Аларкон де Кабрера. Этот эксцентричный идальго, шутник, циник и недурной флейтист говорит на нескольких языках с равно несносным акцентом, обладает изумительным даром убеждения и к тому же не чужд медицины.

Его не так уж легко попросить о помощи — он только сам решает, за какой случай готов взяться, и цену назначает всегда сам. О нем не раз пытались говорить дурно — но лишь пока не видели выражения умиротворенного опустошения на его лице, когда он выходил из комнаты недужного.

Он бывает где угодно — во дворцах и в ночлежках, в богадельнях и в домах вельмож. Странно, но ни одна сплетня о нем долго не живет. Все они забываются. Даже история о том, как наутро после его ухода в сиротском приюте остановилась эпидемия тифа. Даже жуткий слух, как после ужина с ним застрелился знаменитый шантажист.

О нем говорят все больше вполголоса, но прошел слух, что он умеет примирить даже самых яростных врагов, а однажды вылечил от падучей болезни