Порог между мирами - Филип Киндред Дик

— Я путешествую во времени, — сообщил доктор, беря сигарету.

— Да, конечно. — Парень рассмеялся и протянул зажигалку.

— Не слышал про йот–йот–сто восемьдесят? Его делали именно здесь.

Тот немного подумал и ответил:

— Но эту гадость давно уже перестали производить, поскольку она была ядовита и вызывала сильную зависимость. Собственно, после войны ее больше не выпускают.

— Они победили?

— Кто?

— Риги, — пояснил Эрик.

— Риги — это мы, — сказал парень. — Не они. Они — Лилистар. Если ты путешествуешь во времени, то должен знать об этом даже лучше меня.

— Но мирный договор…

— Не было никакого мирного договора. Слушай, старик, я в колледже изучал курс мировой истории, собирался стать учителем. Я знаю все о последней войне, это была моя специальность. Джино Молинари, который был Генеральным секретарем ООН, когда начались военные действия, подписал с ригами протокол насчет эры всеобщего взаимопонимания. Потом риги начали сражаться с лилистарцами. Молинари, в соответствии с договором, встал на сторону ригов, и мы победили. — Парень улыбнулся. — А та наркота, на которую ты подсел, как сам говоришь, — это оружие, которое «Хэзелтайн» разработал в две тысячи пятьдесят пятом году, во время войны с Лилистаром. Ничего путного из этого не вышло, потому что лилистарцы оказались куда более продвинуты в фармакологии, чем мы, и быстро создали противоядие, которое ты как раз пытаешься купить. Господи, да они просто вынуждены были его создать. Ведь мы подбросили им эту дрянь в питьевую воду по идее самого Моля. Такое прозвище было у Генерального секретаря, — пояснил он.

— Ладно, — сказал Эрик. — Хватит об этом. Я хочу купить противоядие, вернее, обменять его на часы. Этой дозы достаточно? — Он полез в коричневый мешочек, который все время держал в руках, и достал бутылочку. — Принеси немного воды, дай мне проглотить пару таблеток и выпусти меня отсюда. Я не знаю, как долго тут пробуду и когда вернусь в свое время. Ты не против?

Он с трудом владел собственным голосом и весь дрожал, хотя сам не знал отчего — от злости, страха или растерянности.

— Спокойно. — Парень, держа сигарету в зубах, отошел в сторону, видимо, в поисках воды. — Кола подойдет?

— Да, — ответил Эрик.

Парень вернулся с бутылкой кока–колы. Свитсент с трудом проглотил несколько таблеток.

В дверях появилась секретарша.

«С ним все в порядке?»

— Да, — ответил парень, пока Эрик глотал последнюю таблетку.

«Возьмешь часы?»

Парень взял их у нее.

— Само собой разумеется, это собственность фирмы, — сказал он и направился к выходу.

— Кто был секретарем ООН в конце войны? Дональд Фестенбург? — крикнул ему вслед Эрик.

— Нет, — последовал ответ.

«Кроме лекарства ему следует дать некоторую сумму наличными».

Рига протянула парню мерцающую коробочку, на которой были написаны эти слова.

Тот остановился, нахмурился и пожал плечами.

— Сто баксов, — бросил он Эрику. — Хочешь бери, хочешь нет, мне все равно.

— Беру, — ответил Свитсент и пошел следом за парнем в кабинет.

Когда тот отдал ему деньги — странные незнакомые банкноты, ничего Эрику не напоминавшие, — ему пришел в голову еще один вопрос.

— Чем закончилось правление Джино Молинари?

Парень поднял взгляд.

— Его убили.

— Застрелили?

— Да, старомодными свинцовыми пулями. Какой–то фанатик. Из–за мягкой иммиграционной политики Моля, который разрешал ригам селиться на Земле. Возникла расистская группировка, опасавшаяся кровосмешения, как будто люди и риги могли иметь друг с другом потомство.

Парень рассмеялся.

«Неужели это тот самый мир, откуда Молинари взял изрешеченный пулями труп, который мне показывал Фестенбург? Я сам видел мертвого Джино, изуродованного и забрызганного кровью, лежащего в резервуаре, заполненном гелием».

Сзади послышался сухой деловитый голос:

— Доктор Свитсент, вы не хотите взять противоядие от йот–йот–сто восемьдесят для жены?

Это произнес некий организм, полностью лишенный глаз. Эрик увидел его и представил себе фрукты, на которые натыкался в детстве, — перезрелые груши, лежащие в густой траве, покрытые шевелящимся слоем желтых червей, испускающие сладковатый запах гнили. Существо имело почти шарообразную форму, однако со всех сторон его сжимало некое подобие упряжи, без которой оно, вероятно, не могло функционировать в земной среде. Эрика удивляло только одно — зачем инопланетянину это было нужно.

— Он и вправду путешествует во времени? — спросил тот самый парень, стоявший у кассы, внезапно поднял голову и посмотрел на Эрика.

Шарообразное существо, зажатое в пластиковых ремнях, механическим голосом ответило:

— Да, мистер Таубман.

Оно переместилось в воздухе ближе к Эрику и остановилось на высоте около фута над землей, издавая неясное шипение, словно втягивая жидкость через искусственные трубки.

— Этот фрукт родом с Бетельгейзе, — сказал Свитсенту Таубман, показывая на шар. — Его зовут Вилли К. Это один из наших лучших химиков. — Парень запер кассу. — Он телепат, как и все тамошние жители. Они любят копаться в мозгах людей и ригов, но совершенно безвредны. Мы их любим.

Он подошел к Вилли К, наклонился и спросил:

— Слушай, раз он путешествует во времени, то, наверное, мы не можем так просто его отсюда выпустить? Вдруг он опасен или может нам для чего–нибудь пригодиться? Не вызвать ли полицию? Я думал, он псих или издевается.

Вилли К подплыл к Эрику, потом снова отодвинулся.

— Его невозможно задержать, мистер Таубман. Когда наркотик перестанет действовать, он вернется в свое время. Тем не менее я хотел бы воспользоваться случаем и задать несколько вопросов, пока наш гость здесь. Если, конечно, вы согласны, — обратился он к Эрику.

— Не знаю, — пробормотал тот, потирая лоб.

Чего–чего, а уж вопроса Вилли К насчет Кэти он точно не ожидал. Свитсент уже окончательно запутался, ему хотелось как можно быстрее отсюда убраться.

— Понимаю вас и сочувствую, — сказал Вилли К. — В любом случае, официально задавать вам вопросы не имело бы никакого смысла. Я и так читаю в ваших мыслях все, что мне захочется. Надеюсь, что, формулируя свои вопросы, я одновременно смогу развеять некоторые ваши сомнения, например касающиеся жены. Вас раздирают противоречивые чувства по отношению к ней. Прежде всего это страх, затем ненависть и, наконец, немало чистой незамутненной любви.

— Господи, любят же эти бетели играть в психологов, — заметил Таубман. — Наверняка такова врожденная склонность телепатов. Не думаю, что они могут что–то с этим поделать.