В.И. Ленин. Полная биография - Владлен Логинов

Реакция госаппарата на все эти импульсы, исходившие из реальной жизни, была однозначна. Обострился дефицит сельхозинвентаря? – И отдел снабжения данной продукцией в министерстве продовольствия учреждает вместо двух – пять подотделов. Не хватает запчастей для ремонта техники? – Создается специальный подотдел по ремонту. На селе не хватает бумаги, мыла и керосина? – Сразу же возникают три соответствующих подотдела, каждый из которых делится на несколько делопроизводств.

Александр Васильевич Пешехонов был человеком опытным. Он увеличил объем хлебной разверстки по губерниям. Мясную разверстку распространили с 35 на 47 губерний. Увеличили импорт скота, мяса и рыбы из-за границы. Одновременно он пытается изыскать товары, необходимые для прямого товарообмена. Через правительство проводится решение о том, что все ткани, производимые сверх госзаказов для армии, поступают в распоряжение министерства продовольствия. Таким образом госзаказ доводится до 100 %1195.

Но все эти меры наталкиваются на жесткое сопротивление. В августе, на 2-м Всероссийском торгово-промышленном съезде, где хлебная монополия и попытки государственного регулирования текстильного производства подверглись острой критике, Павел Павлович Рябушинский заявил, что государственные монополии в том виде, в каком они осуществляются, «окончательно разрушат торговый аппарат… Наша власть будет только тогда истинной властью, когда она будет мыслить буржуазно и действовать буржуазно… Но, к сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились».

На правительство стали оказывать усиленное давление, чтобы оно решило проблему «рыночными» методами – резко увеличило закупочные цены. Выступая 21 августа на заседании Временного правительства, Пешехонов ответил: «Твердые цены, вызывающие столько нареканий, необходимо сохранить из экономических и финансовых соображений. Повышение их до рыночного уровня привело бы к дальнейшему обесцениванию бумажных денег и вызвало бы дальнейшее вздорожание прочих предметов жизни». Александр Васильевич добавил: легко себе «представить, сколько миллиардов переплатило бы население, если бы дело заготовки было отдано в руки торгово-промышленного класса».

Но его уже не слушали. 27 августа, в обход Общегосударственного продовольственного комитета и прочих демократических организаций, правительство удвоило «твердые» цены на закупки хлеба. 31 августа Пешехонов ушел в отставку. «Как известно, – писал Ленин, – Пешехонов – народник самый, самый умеренный. Но по организации продовольственного дела он хотел работать добросовестно… Тем интереснее опыт работы Пешехонова и уход его, что этот умереннейший народник… готовый идти на какие угодно компромиссы с буржуазией, все же оказался вынужденным уйти!»1196

Для увеличения денежной массы, необходимой в связи с ростом дороговизны, решено было с сентября приступить к печатанию новых денежных знаков, ибо изготовление «николаевских» купюр уже не окупало их реальной стоимости. Но новые деньги – «керенки» – сразу же стали предметом всеобщих насмешек. На них не было даже казначейского номера – атрибута любой мало-мальски серьезной денежной единицы. И решать проблемы экономики с помощью такой «валюты» стало еще сложнее.

Новым министром продовольствия стал видный кооператор, бывший социал-демократ-«экономист», бывший член ЦК партии кадетов, а теперь – совсем правый меньшевик Сергей Николаевич Прокопович.

Выводы из опыта предшественника были сделаны сразу. 3 сентября госзаказ текстильным магнатам снизили до 60 процентов, и министерство публично заявило, что «в основе экономической жизни капиталистический строй сохраняется, будет предпринимательство, будет частный торговый аппарат». И сразу же, в № 4 «Известий Всероссийского союза обществ заводчиков и фабрикантов», Прокопович удостоился «поцелуя»: «По-видимому, новый министр пришел к заключению, что без торгового аппарата государству не обойтись. Будем надеяться, что полное отрезвление придет, что оно коснется и промышленности».

Однако все то, что вызывало восторг у олигархов, встречало яростное сопротивление у населения. Не говоря уже о горожанах, основная масса крестьянства – бедняки и середняки – к «хлебодержателям» не принадлежали. Им самим приходилось докупать хлеб. Поэтому, как писал 5 сентября «Русский листок», от удвоения цен выиграли исключительно «попридержавшие хлеб богатеи». Многочисленные крестьянские сходы требуют возврата к прежним ценам, ибо их повышение «есть ничем не оправданное и незаслуженное благодеяние по отношению к крупным землевладельцам и многоземельным крестьянам, ущерб общегосударственным интересам и всего малоимущего населения». Да и сами местные продовольственные комитеты телеграфируют о том, что повышение цен «не имело никаких реальных оснований» и является лишь «способом дальнейшего обогащения господ капиталистов и кулаков»1197.

Главное же – увеличение цен не привело к росту продовольственных закупок. Наоборот, если в августе для армии заготовили лишь 28 процентов запланированного количества хлеба, а для населения 40–43, то в сентябре фронтовые части получают еще меньше – 26 процентов, а тыловые гарнизоны, по признанию министра Верховского, полностью истощили запасы.

По всем расчетам, при постоянных срывах подвоза продовольствия города уже должны были голодать. Но, как известно, «дурная экономика» всегда вырабатывает и свои механизмы, компенсирующие дефицит. Такими компенсаторами стали «мешочничество», «черный рынок» и частные хлеботорговые кампании, допущенные правительством к реализации государственной монополии на хлеб, которые фактически и развалили эту монополию.

Продовольственная ситуация, отмечает Ленин, воспринималась населением особенно остро и потому, что даже при наличии одинаковых карточек слишком кричащим был разрыв между снабжением солдат, городской бедноты и людей состоятельных, которые успешно пополняли свой рацион за счет «черного рынка».

О принесении добровольных жертв «на алтарь отечества», о «напряжении сил всей нации», преодолении «мелкого эгоизма и шкурничества», необходимости претерпеть все тяготы и лишения ради «общего дела» лицемерно писала вся большая пресса во всех воюющих странах. Но как только речь заходила о «меню», тут уж дорожки расходились – кому в «хвосты» продовольственных лавок за скудным пайком, а кому – в шикарные рестораны. Впрочем, «откушать», да еще при хорошей кухарке, можно было и дома.

В России, пишет Владимир Ильич, «особенно бьет в глаза народу, особенно вызывает недовольство, раздражение, озлобление и возмущение масс, что легкость обхода “хлебных карточек” богатыми все видят. Легкость эта особенно велика. “Под полой” и за особенно высокую цену, особенно “п р и с в я з я х” (которые есть только у богатых), достают все и помногу. Голодает народ». И разве в таких экстремальных условиях, грозящих катастрофой стране, спрашивает Ленин, не было бы справедливым равное распределение тягот и лишений на всех и установление «контроля за богатыми, в смысле возложения на них, лучше поставленных, привилегированных, сытых и перекормленных в мирное время, бóльших тягот в военное время»1198.