Верный Руслан. Три минуты молчания - Георгий Николаевич Владимов

же быть где-то отдых. Так он у нас был в воде.

Васька поплевал на руки и сказал:

– Семьдесят качков сделаю и помру.

Он и правда стал считать, да сбился. Потом Шурка стал в воду, а я полез на верстак. Целый век мы качали, все паром окутанные, и двигатель нам уши забивал стуком, и дыхание заходилось в груди – такой воздух был в шахте. Странное появилось чувство – будто кто-то другой, не я, качал этой дурацкой помпой – вверх, вниз, вверх, вниз, – только б не упасть с верстака, когда он ходуном ходит под ногами. Всё это с кем-то другим происходило, а я со стороны наблюдал, когда же у него всё внутри оборвётся? Очень близко было к этому…

– Алексеич, – позвал «дед» сверху. – Поди ко мне.

По трапу нам смена спускалась – дрифтер с бондарем и Митрохин.

«Дед» меня вытащил за руку и наклонился над шахтой.

– Шепилов! Ты там, что ли, мерцаешь?

«Мотыль» Юрочка выплыл из пара, как из облака.

– Давай-ка подкинь оборотиков.

– Сергей Андреич, опять перекалим движок.

– Ничего не поделаешь, – сказал «дед». – Теперь уж давай на износ.

«Дед» пошёл наверх, на крыло рубки. Я за ним.

– Зачем звал, «дед»?

– К шотландцу подходим. Стыкнуться надо.

– Это как?

– Вот вместе и подумаем.

Всю дорогу – когда поднимали парус и когда тащили помпу и качали, – всё это время я думал: как же мы с ним стыкнёмся? На такой волне подойти – смерть. Ну, а на что другое мы шли? Вот уж действительно – все мы рехнулись.

Мы вышли на крыло. Иллюминатор в радиорубке светился. Я припал к нему – «маркони» сидел за столом, упёршись локтями, в ладонях зажал голову с наушниками. Губы у него шевелились, как у припадочного. Кеп расхаживал мимо его двери, заложив руки за спину. Вошёл, что-то сказал «маркони». Старенький он стал, наш кеп, сгорбился весь. Снял шапку и вытер лысину платком.

– Где ты там? – спросил «дед».

Он полез выше, на ростры. Там ветер с ног валил. И ни зги не видно. «Дед» светил фонарём – на полметра, не дальше.

– Что ты ему сказал? – спросил я «деда».

– Кому?

– Кепу. Почему он вдруг повернул?

– Так, ничего особенного. Сказал: «С тобой в “Арктике” за столик никто не сядет».

Смешно мне стало – чем можно человека напугать, чтоб он все другие страхи забыл.

– Ты не смейся над ним, – сказал «дед». – Он ещё за твои подвиги ответит. Тебя-то легче выручить… Где он тут его держит?

– Чего?

– Да линемёт.

«Дед» стоял над боцманским ящиком, светил туда, шарил среди штертов, гачков, талрепов, чекилей.

– Вот он, – вытащил линемёт с самого дна. – Смотри- ка, и пиропатронов комплект. Ну, боцман!

– Леерное сообщение будем налаживать?

– Попробуем. Только гильзы к чертям просырели, мнутся.

– Крышка была открыта?

– Была. Ох, найти бы, кто… Ладно. Все глупостей наделали. А я первый. Ну что, пальнём один, для смеха?

«Дед» заложил патрон, выставил линемёт в корму и нажал на спуск. Только курок щёлкнул.

– Осрамимся, – сказал «дед». – Осрамимся перед иностранцами.

– Может, подсушим?

– Это надолго. Это – не подмочить; там, поди, и пяти минут хватило.

– Больше. Он знаешь сколько стоял открытый? Как шлюпку вываливали.

Я теперь точно знал, кто ящик не закрыл. Димка, кто же ещё. Когда сплеснивал фалинь. Ну, чёрт с ним, все глупостей наделали.

– Придётся руками, – сказал «дед».

– А добросим?

– Я – нет. Ты добросишь. Ты молодой, зоркий.

Мы вытащили бухту манильского троса, скойлали её на две вольными шлагами, к середине я пиратским узлом привязал блок и бросательный конец – тоже из манилы, но тоненький, с грузиком.

– Отдохни, – сказал «дед».

Я сел прямо на палубу, спиной к ящику, а грузик держал в руке. Тут я опять вспомнил про своё плечо. На помпе я ещё натрудил его, а как же бросать теперь: ведь оно у меня правое. Может, сказать «деду», тут ничего стыдного. И вдруг я услышал шотландца. Мы ему погудели, и вот он откликнулся – слабеньким гудком.

«Дед» отвёл капюшон, приставил к уху ладонь. Значит, и он слышал, не померещилось мне.

– Ну, здрасьте, – сказал «дед». – Вот и мы.

Загудело откуда-то сбоку. Едва мы не проскочили.

– Парус! – закричал «дед». – Парус зарифили?

С палубы ответили:

– Убрали уже, сами не глухие.

«Дед» кинулся на верхний мостик, к переговорной трубе:

– Справа по курсу – предмет. Чьё-то судно. Питание на прожектора!

Он сам взялся за прожектор, направил его, и я увидел – сквозь брызги, сквозь заряд – зыбкую тень на волне.

– Видишь его, Николаич? – спросил «дед».

Пароход весь содрогнулся от реверса. Медленно-медленно мы подваливали к шотландцу.

Теперь уже ясно было видно – он к нам стоял кормой. Ох, если бы стоял! А то ведь взлетал выше нас, к небу, а после проваливался к чертям в преисподнюю.

– Поближе не можешь? – кричал «дед». – Ну-ну, Николаич, и за это спасибо.

Там в корме показались люди – в